ВОЕННО-ИНЖЕНЕРНЫЕ АСПЕКТЫ ОСВОЕНИЯ РУССКО-КИТАЙСКИХ РУБЕЖЕЙ ИРКУТСКОЙ «ПОГРАНИЧНОЙ» ГУБЕРНИИ В КОНТЕКСТЕ СИБИРСКОГО ВАРИАНТА ГУБЕРНСКОЙ РЕФОРМЫ ЕКАТЕРИНЫ II: ОТ ФОРТИФИКАЦИОННЫХ ПРОЕКТОВ К РЕАЛИЗАЦИИ

Настоящая работа, выполненная на стыке исторической науки, истории градостроительства и истории фортификации, направлена на реконструкцию процессов создания и реализации фортификационных проектов, нацеленных на освоение русско-китайских рубежей Иркутской губернии. Исследование, промежуточные результаты которого представлены в данной статье, продолжает раскрытие тематики создания оборонительных линий Сибири XVIII в. Ранее в работе [51] нами был проанализирован процесс формирования планировочной структуры укреплений сибирских оборонительных линий (Иртышской, Горькой и Колывано-Кузнецкой), проходивших по территории юга Западной Сибири и Алтая. Настоящее исследование, выполняемое при поддержке Российского военно-исторического общества, посвящено другой важной составляющей системы оборонительных линий Сибири XVIII в., а именно малоизученным фортификационным объектам Восточной Сибири – Нерчинской и Селенгинской линиям. Эти протяженные фортификационные комплексы защищали владения России в «пограничной» Иркутской губернии, соседствующей с Цинской империей.

Прежде, чем перейти непосредственно к анализу истории создания и реализации фортификационных проектов, нацеленных на освоение русско-китайских рубежей Иркутской губернии, отметим, что оборонное зодчество Сибири, как правило, связывается с деревянными башнями острогов и рубленых городов конца XVI – начала XVIII вв. Однако фортификационное наследие сибирского региона гораздо более разнообразно. Оно представлено еще одним типом военно-инженерных сооружений – укреплениями сибирских оборонительных линий XVIII в. Они являли собой результат изменений в подходах к фортификации и организации охраны границ, начало которых связано с именем Петра I. Реализация назревших преобразований выразилась в создании системы сибирских оборонительных линий. Если сами линии создавались с опорой на отечественный опыт возведения засечных черт, то укрепления по линиям, рассчитанные на применение артиллерии, создавались с обращением к теории европейской фортификации [50, 51, 56-58]. Став неотъемлемой частью общероссийской линейной системы охраны границ, сибирские линии простирались от Урала до Забайкалья и включали десятки укреплений различной мощности.

Парадоксально, но более близкие к нам по времени укрепления оборонительных линий Сибири XVIII в. остаются гораздо менее изученными, чем древние сибирские башенные укрепления конца XVI – начала XVIII вв. Феномен оборонительных линий Сибири все еще окружен множеством нерешенных ис­следовательских вопросов, в ряду которых наиболее нераскрытой является проблема Нерчинской и Селенгинской линий, возведенных на территории Иркутской губернии вдоль границ России с Китаем.

Если в XIX – начале XX вв. данные фортификационные комплексы еще фигурировали в трудах историков, исследовавших вопросы формирования и охраны русско-китайской границы [5, 6, 44, 47], то во второй половине XX – начале XXI вв. они оказались почти полностью вычеркнутыми из поля зрения историков, в котором неизменно рассматриваются лишь Иртышская, Горькая и Колывано-Кузнецкая линии, возведенные на юге Западной Сибири. В ряде фундаментальных обобщающих трудов о них нет даже упоминания [17, 18, 37]. Это же можно сказать и о других работах – как о тех, что рассматривают общие аспекты истории создания сибирских оборонительных линий (см. например: [8, 27]), так и о тех, что касаются их истории в контексте градостроительного освоения Сибири (см. например: [11, 21]). Крайне сжато о наследии забайкальских линий говорится в издании «Линии роста…», где оно представлено лишь одной крепостью (Акшинской) [23]. На этом фоне особо выделяются некоторые труды [16, 22], которые показывают, что система сибирских линий отнюдь не ограничивалась Западной Сибирью, а простиралась далее на восток, в Забайкалье.

Мы полагаем, что почти полное отсутствие забайкальских линейных укреплений в исследовательском поле как истории Сибири в целом, так и истории сибирского градостроительства в частности, связано с историческим понятием «Сибирская линия», начавшим формироваться еще в первой половине XVIII в. [48]. Как известно, Сибирь в географическом смысле делится на западную и восточную части. Именно за линиями Западной Сибири – Иртышской, Горькой и Колывано-Кузнецкой, простиравшимися от Урала до Алтая через районы вблизи современных южных границ России с Казахстаном, – с течением времени закрепилось название «Сибирская линия» и образовалось соответствующее понятие [см. например: 39, с. 388; 41, с. 270; 45, с. 100-120; 44, с. 323, 324]. Сложившиеся позднее (к 1770-м гг.) Нерчинская и Селенгинская оборонительные линии Восточной Сибири, созданные на границах с Китаем, в это понятие не включались и выделялись в самостоятельную оборонительную систему, обозначаемую в ряде работ как «китайская граница». Это видно из ряда изданий второй половины XIX – начала XX вв. (см. например: [6, 40, 45, 47]).

В отличие от деревянных башенных укреплений, которых в XVII – начале XVIII вв. в Забайкалье было возведено несколько десятков, крепости Нерчинской и Селенгинской линий представляют собой единичные примеры укреплений «бастионного типа» на обширной территории Забайкалья и Приамурья.

В истории создания этих фортификационных объектов воплотилась не только творческая энергия целой плеяды талантливых военных инженеров, но и стратегическая дальновидность сибирских губернаторов и военачальников. Их решения позволили внести весомый вклад в формирование системы расселения и хозяйственного освоения Восточной Сибири. Поселения, возникшие на месте забайкальских линейных укреплений, стали надежной основой для закрепления российских владений на границах с Китаем.

Вызывает сожаление, что сегодня история забайкальских линий и ценность их фортификационного наследия малоизвестна не только исследователям, но и самим жителям населенных пунктов, созданных на месте бывших линейных укреплений. Налицо вымывание из национальной памяти значимых страниц российской истории, неполноценность представления об эволюции оборонного зодчества Сибири, неполнота образа русской оборонной культуры, искажение представления об истории освоения региона. Все это и определяет актуальность нашего исследования.

***

Возведение Нерчинской и Селенгинской линий на русско-китайских рубежах было тесно сопряжено с особенностями управления Сибирью. Последовательно реализуемые на сибирских территориях административно-территориальные реформы являлись неотъемлемой частью общеимперских преобразований, отличаясь при этом выраженной региональной спецификой и несколько иными хронологическими рамками по сравнению с европейской частью России [12]. За Уралом общероссийская Губернская реформа Екатерины II началась лишь спустя четыре года после принятия в 1775 г. законодательного акта «Учреждение для управления губерний Всероссийской империи» [35]. В 1779 г. в составе Тобольской губернии была выделена Колыванская область [31]. Отложенное начало реализации реформы в Сибири было связано со сложностями в поиске наиболее оптимального подхода к управлению регионом, такими как отдаленность от правительственного центра при отсутствии крепостного права и дворянского сословия, огромные слабозаселенные и малоосвоенные пространства, непосредственно граничащие с воинственным Китаем, специфика уклада жизни коренных сибирских народов и их взаимодействие с русским населением. Принимая все это во внимание, первоначально императрица не планировала распространять действие «Учреждения для управления губерний…» на Сибирь [9, с. 112-113].

Как отмечает Д. Н. Гергилев [12, с. 147], «в имперском понимании территориально-административные структуры управления в Сибири должны были соответствовать стратегическим интересам России, в том числе и в военном отношении». В этой связи на фоне начала реализации в европейской части России Губернской реформы 1775 г., административно-территориальное устройство Сибири продолжало сохранять полувоенный характер и определялось фактором обеспечения безопасности российских владений, граничащих с Китаем и государственными образованиями Центральной Азии [Там же, с. 45]. В этом отношении вполне обоснованно выглядит возникшая позднее [29] и отмеченная в работе [9, с. 113] идея императрицы о необходимости деления Сибири на «внутренние» и «пограничные» губернии, что впоследствии закономерно воплотилось в создании наместничеств – Тобольского (1782 г.) [34] как внутреннего и Иркутского как пограничного (1783 г.) [29, 32, 30]. Административные границы последнего совпадали с государственными рубежами, отделявшими российские владения от Китая. Исключительное геополитическое значение этих территорий было признано еще в 1764 г. созданием Иркутской губернии [33], само учреждение которой стало существенным шагом России по защите своих приграничных владений в Забайкалье.

Огромная по протяженности русско-китайская граница (более 2000 км), впервые юридически закрепленная Нерчинским договором 1689 г. и позднее переучрежденная Кяхтинским договором и Буринским трактатом 1727 г., простиралась от хребта Шабин-Дабага в верховьях р. Енисей на западе и по р. Аргунь до р. Горбица на востоке. Граница была обозначена 87 маяками в виде каменных насыпей, счет которых велся на восток и на запад от Кяхты. Ее охрана была возложена на караулы, из которых осуществлялись разъезды [7, с. 6, 26-27; 16, с. 65]. Кроме того, в пограничную систему были включены опорные пункты – Нерчинск, Селенгинск, крепость Петропавловская на Чикойской стрелке, крепость Троицкая с расположенным близ нее Кяхтинским форпостом, а также Цурухайтуевский форпост. Эти последние два укрепления были возведены в 1728 г. на р. Кяхте и на р. Аргуни – в местах постоянной пограничной торговли, учрежденных согласно Кяхтинскому и Буринскому договорам [47, с. 25, 26, 29; 2, с. 92-94]. Кяхта, получившая в 1743 г. статус торговой слободы, стала центром русско-китайской торговли, уровень стабильности которой неизбежно отражал изменения во взаимоотношениях между Китаем и Россией и реалии внешнеполитической обстановки [2, с. 88-91; 25]. Перечисленные укрепления образовали систему охраны забайкальской границы, разделявшейся Яблоновым хребтом на две части: западную – Селенгинская линия, и восточную – Нерчинская линия [6].

Идеи и «мнения» пограничного начальника В. В. Якоби

Говоря об устройстве охраны русско-китайской границы в этот период невозможно обойти вниманием военачальника, фигура которого играла одну из центральных ролей в реализации внешнеполитической стратегии России в азиатском направлении. Мы имеем ввиду Варфоломея Валентиновича Якоби (1693-1769 гг.). Будучи выходцем из Швеции, В. В. Якоби, стал подлинным «собирателем земли Русской», отстаивая интересы России на границах с Китаем. По завершении службы в действующей армии, в ходе которой ему довелось стать участником двух турецких, шведской, польской и крымской кампаний, В. В. Якоби в 1740 г. был в чине бригадира переведен в Забайкалье для командования Якутским гарнизонным полком. Местом пребывания В. В. Якоби становится военно-административный центр Забайкалья город Селенгинск, в котором с 1727 г. находилась Канцелярия «пограничных» дел. Там же располагался штаб Якутского гарнизонного полка. Из Селенгинска, выполняя обязанности пограничного начальника и коменданта, В. В. Якоби вел управление всеми пограничными делами, связанными с охраной русско-китайской границы [2, с. 70; 3; 9, с. 117, 554-555; 16, с. 65].

Высшая власть высоко ценила деятельность В. В. Якоби. Его мнению доверяли не только сибирские губернаторы, но и Правительствующий Сенат, а также Военная и Иностранных дел Коллегии. В. В. Якоби, находясь непосредственно «на земле» в Забайкалье, имел собственное мнение о том, как должна быть организована оборона русско-китайской границы. Это нашло отражение в предложенных им проектах и донесениях, представленных им высшим органам власти [16, с. 27]. Кроме того, благодаря В. В. Якоби была налажена разведывательная сеть, добывавшая в Китае ценные сведения, необходимые для принятия российскими властями важных политических решений [6, с. 60-65]. На должности пограничного начальника он часто проявлял бескомпромиссность в пограничных спорах. В связи с этим Цинское правительство не раз требовало отстранить В. В. Якоби от управления пограничными делами и даже прекращало из-за этого торг через Кяхту. В 1764 г. Сенат все же пошел на уступки китайскому правительству и указом освободил В. В. Якоби от должности. Все пограничные дела были переданы начальнику оборонительных линий Западной Сибири генерал-майору И. И. Шпрингеру. В. В. Якоби был пожалован чином генерал-майора и оставлен «в числе генералитета» с пребыванием в Селенгинске, где он и находился до конца своей жизни [9, с. 554-555].

Возвращаясь от фигуры В.В. Якоби непосредственно к организации обороны самой границы, отметим, что в середине 1750-х гг. стало ясно, что сложившаяся система ее охраны перестала давать необходимый контроль и уже не соответствует возникшим военно-политическим вызовам. В это время между Цинской и Российской империями возник ряд осложнений, поиск решения которых растянулся на десятилетия. Противоречия между государствами возникли вокруг Джунгарского ханства и Халхи, вошедшей в состав Китая еще в XVII в. под названием Внешней Монголии [14]. В 1758 гг. Цинская империя уничтожила Джунгарское ханство, что поставило перед Россией вопрос о возможности присоединения Халхи, охваченной антиманьчжурскими восстаниями, а также о праве принимать в свое подданство монголов и джунгарских беженцев [16, с. 26; 15, с. 454-456]. Кроме того, Россией был поднят вопрос о свободном плавании по Амуру для снабжения Камчатской экспедиции. Все это вызвало крайнее недовольство Китая [4, с. 99-112]. Помимо этого, регулярно между русскими и китайскими пограничными властями возникали все новые споры по поводу нарушений границы и выдачи перебежчиков, не прекращались взаимные обвинения в разбоях и угона скота. Таким образом, к середине XVIII в. положение на забайкальских приграничных территориях резко обострилось [16, с. 21].

В этих условиях слабая защищенность протяженных Нерчинской и Селенгинской границ вызывала крайнюю обеспокоенность сибирского губернатора Ф. И. Соймонова и селенгинского коменданта В. В. Якоби, о чем свидетельствуют их многочисленные донесения и «мнения», направленные в 1756-1758 гг. в адрес Сената и Коллегии иностранных дел [47, с. 189-192]. Среди опасных недостатков существующей системы охраны забайкальской границы они отмечали «малолюдство там регулярных и нерегулярных войск» [Там же, с. 190] и уязвимость караулов, которые «почти совсем безнадежны…» [Там же, с. 192], а также обращали внимание на крайнюю необходимость кратного увеличения численности российских войск на рубежах с Китаем [16, с. 27]. Так, в 1756 г. В.В. Якоби, представляя по указу Сената свое мнение относительно усиления забайкальской границы, указывал, что независимо от возможной необходимости защиты монголов в случае, если те решатся принять российское подданство, численность войск на границе должна быть увеличена и составлять не менее 5 полков. Кроме того, он считал необходимым соорудить на границе еще две земляные крепости, выделив им артиллерию и гарнизоны [47, с. 190]. В кратком виде эта идея В. В. Якоби отразилась в донесении Сенату от Коллегии Иностранных дел 1757 г.: «…на границах тамошних весьма малолюдно, так что и форпостов с потребною обороною и отпором содержать некем…» [Там же, с. 203]. В сложившихся внешнеполитических обстоятельствах проблема повышения обороноспособности границ в Забайкалье не могла больше оставаться нерешенной и требовала от России выработки срочных и конкретных шагов.

Проект Соймонова – Шувалова – Тевяшова (1759-1764 гг.)

Одним из таких шагов стал большой фортификационный проект по защите Нерчинского и Селенгинского участков границы, представленный в 1759 г. сибирским губернатором Ф. И. Соймоновым в донесении Правительствующему Сенату [47, с. 189-199]. Идея инициативы губернатора заключалась в строительстве на забайкальских рубежах крепостей и редутов и размещении при них вместе с семьями четырех ландмилиционных регулярных конных полков. А «доколе те полки на поселение туда перевожены будут» оборону границы «на первый случай» [Там же, с. 196] предполагалось возложить на формируемый конный Якутский ландмилиционный полк численностью в 1000 человекЯкутский ландмилиционный полк предполагалось сформировать из резервов драгунских Луцкого и Олонецкого полка, а также 400 иркутских и енисейских казаков [47, с. 196-197]., а в качестве срочной меры – на переброшенных в Забайкалье 980 донских и яицких казаков, служивших на сибирских оборонительных линиях в Западной Сибири. Проект был также отослан в Военную и Иностранных дел Коллегии [38, с. 99-100, 114-115, 437-448]. Ожидая решения относительно своей инициативы на фоне поступающих от Китая угроз объявить войну России, в 1760 г. Ф. И. Соймонов вновь обратился в Военную коллегию за повторным рассмотрением своего предложения [Там же, с. 437-448].

В итоге прошение сибирского губернатора Ф. И. Соймонова о необходимости строительства укреплений и увеличения войск на забайкальской границе было удовлетворено – 17 октября 1760 г. на имя губернатора был издан Указ Правительствующего Сената об учреждении ландмилиционных полков, о расселении их с семьями на Нерчинской и Селенгинской линиях и о строительстве на этих линиях укреплений. Таким образом, проект Ф. И. Соймонова получил одобрение. Указом, текст которого представлен в работе [47, с. 202-216], Сенат постановлял для защиты Нерчинской и Селенгинской границ из выписных крестьян и казаков учредить четыре ландмилиционных регулярных конных полка. Их предписывалось расселить на забайкальских линиях вместе с женами и детьми, а также выстроить в необходимых местах крепости и редуты, оснащенные артиллерией. После переселения и завершения возведения укреплений, семьям военнослужащих полагалось выделить земельные наделы для хлебопашества. В качестве временной меры, предваряющей расселение основных ландимилиционных полков при новых укреплениях, защита забайкальских границ по указу Сената поручалась вновь учреждаемому Якутскому конному полку, а до момента завершения его формирования – донским и яицких казакам западносибирских оборонительных линий.

Отметим, что сибирскому губернатору Ф. И. Соймонову указом 1760 г. давалось не просто формальное одобрение на реализацию выдвинутой им инициативы. Документом регламентировался порядок и содержание действий губернатора, направленных на реализацию военно-инженерного проекта по улучшению обороны русско-китайских рубежей. Эта особенность указа дает возможность реконструировать процесс предпроектной подготовки к сооружению протяженных фортификационных комплексов в условиях Сибири. В этом отношении указ 1760 г. представляет особый интерес и ценность. До сих пор данный процесс не был реконструирован ни в отечественной исторической, ни в историко-градостроительной науках. Представленный в нашей работе анализ указа 1760 г. является некоторой попыткой внести вклад в заполнение этого пробела.

В преддверии начала реализации проекта Сенат предписывал сибирскому губернатору «по знаемости и положению тамошних мест» выполнить сложную и объемную задачу, а именно: определить какие крепости и редуты надлежит построить, какое число инженерных офицеров и других военных специалистов для этого необходимо, какова будет стоимость сооружения укреплений и в какие сроки они могут быть построены, а также определить число единиц артиллерии, требуемое для каждого укрепления. Описание необходимых ресурсов и условий строительства губернатор Ф. И. Соймонов должен был представить на рассмотрение генерал-фельдцейхмейстеру графу П. И. Шувалову [47, с. 207-208].

В свою очередь П. И. Шувалову тем же указом поручалось принять во внимание данные, предоставленные Ф. И. Соймоновым, и в целях описания предполагаемых мест строительства крепостей и редутов, а также для составления проектов укреплений командировать на Нерчинский и Селенгинский участки границы инженерных и артиллерийских офицеров. При этом указывалось, что генерал-фельдцейхмейстер должен снабдить их «принадлежащими наставлениями», с которыми до своего отбытия в Забайкалье командированные офицеры обязаны будут сначала явиться в Тобольск к губернатору Ф. И. Соймонову [Там же, с. 208].

С этого момента начинается активное участие Петра Ивановича Шувалова в подготовке фортификационного проекта для усиления обороноспособности границ Забайкалья. Здесь, на наш взгляд, для более полного понимания его роли в этом процессе необходимо обратиться к опыту участия П. И. Шувалова в предыдущих проектах, связанных с освоением восточных регионов Российской империи. В 1753 г., то есть еще до начала в 1756 г. своей деятельности на посту генерал-фельдцейхмейстера по руководству всей российской артиллерией и инженерными войсками, П. И. Шувалов совместно с сибирском губернатором В. А. Мятлевым представили Сенату проект «о возобновлении Камчатской экспедицииРечь идет о возобновлении Второй Камчатской экспедиции, работавшей с 1732 по 1743 гг. [4, с. 92, 98].и изыскивания чрез оную неизвестных мест и народов и о склонении их в здешнюю власть и подданство» [13, с. 106; 1, с. 34, 116, 117]. Среди задач возобновляемой экспедиции значилась организация беспрепятственного плавания по Амуру и прибрежной акватории Охотского моря. Это открывало возможность снабжать Охотский и Удский остроги хлебом, выращенным в Нерчинском уезде, и доставлять его туда по рекам Ингоде и Шилке, связанным с Амуром. Проект предусматривал гид­рографическое исследование рек Амурского бассейна и развитие судостроительства в Нерчинске, а также строительство в устье Амура крепости и верфи [9, с. 319-321; 13, с. 107]. Подготовкой возобновления Второй Камчатской экспедиции занималась Секретная и о заграничных обращениях комиссия, работавшая в Тобольске под руководством сибирского губернатора В. А. Мятлева и в Нерчинске, где ее возглавлял замечательный морской картограф и гидрограф Федор Иванович Соймонов, ставший следующим губернатором Сибири [13]. Работавший в Забайкалье филиал Секретной комиссии получил название Нерчинской экспедиции. В 1758 г. из-за отказа правительства Китая в использовании Россией Амура, российские власти вынуждены были занять выжидательную позицию в отношении этого вопроса. Работу экспедиции решено было продолжить, но функции ее пересмотреть. В официальной версии они были обозначены как «обыскание» в Восточной Сибири «для хлебопашества удобных земель» и расселение «посельщиков» [4, с. 105-106; 9, с. 319-321].

Участие П. И. Шувалова в 1750-х гг. в разработке проекта по возобновлению Второй Камчатской экспедиции дает основания говорить о том, что генерал-фельдцейхмейстер обладал общим пониманием особенностей ландшафта и гидрографии Забайкалья, знаниями о сути внешнеполитических задач, решаемых в этом регионе и опытом взаимодействия с Ф. И. Соймоновым. Все это, как мы полагаем, легло в основу фортификационного проекта усиления обороноспособности границ Забайкалья, подготовка которого была поручена Ф. И. Соймонову и П. И. Шувалову по указу 1760 г. [47, с. 202-216]. Это же, как нам представляется, объясняет детальную проработку генерал-фельдцейхмейстером различных аспектов этого проекта, что будет показано ниже. Более подробно взаимосвязь проекта 1753 г. по возобновлению Второй Камчатской экспедиции и проекта по усилению забайкальских границ 1760 г. рассмотрена нами в работе [49].

Вернемся непосредственно к рассмотрению фортификационного проекта усиления обороноспособности границ Забайкалья. Спустя полмесяца после издания указа 1760 г. началось его претворение в жизнь. Той же осенью 4 ноября на основании указа было издано Распоряжение генерал-фельдцейхмейстера П. И. Шувалова об укреплении русско-китайской границы [47, с. 216-221], согласно которому инженерным офицерам надлежало выдвинуться в Забайкалье к местам будущего строительства крепостей и редутов по Нерчинской и Селенгинской линиям незамедлительно. Из текста распоряжения следует, что офицерам было предписано употребить наступающее зимнее время на дорогу до Нерчинска с тем, чтобы весной следующего года уже приступить к выполнению поручения. Сложно себе даже представить трудности перемещения инженеров к месту выполнения задания в условиях суровой забайкальской зимы. «Прогонные» деньги «на почтовые подводы» на проезд до места назначения полагалось выделить офицерам из средств Сибирской Губернской канцелярии в соответствии с их рангами. Обращает на себя внимание то, что в своем распоряжении П. И. Шувалов предусматривал организацию двух очередей строительства укреплений – «на первый случай» планировалась строительство временных редутов «…покуда настоящие крепости построены будут…», а впоследствии возведение постоянных крепостей [Там же, с. 219].

В распоряжении отдельно оговаривалось, что согласно указу 1760 г. [47, с. 202-216] инженерным офицерам перед командировкой будет выдано специальное наставление, в котором будет разъяснено «…каким образом им в прожекте крепостей и редут, в рассуждении тамошних (забайкальских – Д.Ш.) обстоятельств поступать надлежит» [Там же, с. 218]. Такое наставление действительно было подготовлено. Им стала разработанная П. И. Шуваловым Инструкция на имя главного инженера команды инженерных и артиллерийских офицеров, командированных на Нерчинскую и Селенгинскую линии для поиска и описания мест под строительство укреплений, а также создания их проектов. Датой создания Инструкции является 16 декабря 1760 г. [69]. Этот документ, содержание которого мы обсудим далее, представляет собой особый интерес, поскольку демонстрирует то, как именно на взгляд военного инженера XVIII в. должен был реализовываться сложный фортификационный проект по строительству оборонительных линий в условиях Забайкалья.

Графические материалы 1760 г.

В собрании Российского государственного архива древних актов нами были выявлены письменная [60] и графическая [61-64] части Инструкции П. И. Шувалова. Этот комплекс исторических документов был детально исследован нами ранее. Соответствующие результаты представлены в статьях [48, 49, 56, 58]. В настоящей работе мы вновь обращаемся к содержанию этого документа, реконструируя общую историческую канву и делая попытку выявить взаимосвязи между подготовкой Губернской реформы в Сибири и созданием фортификационных проектов, нацеленных на освоение русско-китайских рубежей. Это отличает данное исследование от наших более ранних работ, посвященных исследованию Инструкции.

Анализ письменной части этой Инструкции [60] показал, что сфокусированный на достижении целей миссии командированных в Забайкалье инженеров, Шувалов стремился создать для них максимально исчерпывающее руководство и заранее прописать в нем ответы на самые разнообразные вопросы, которые могли возникнуть у инженеров в ходе выполнения задания. В 15 пунктах текста Инструкции он давал предписания не только по выбору мест для размещения укреплений и их проектированию, но и по их эксплуатации, включая кадровый и социальный аспекты [49].

Особый интерес представляет графическая часть Инструкции (Рисунок 1). К тексту П. И. Шувалов приложил четыре «примерных прожекта» – это проекты крепости «для прикрытия от неприятельских набегов, внутренних селениев» (или «малой» крепости) [61], проекты крепостей «при знатных пасах» [62], «при морском заливе» [63] и «при реке» [64]. Нами было установлено, что данные чертежи являются типовыми проектами крепостей для разных вариантов размещения на местности, которые, как предполагалось, могли встретить инженеры в ходе выполнения своей миссии в Забайкалье [49, 56]. Полагаем, что описание данных типов местности было предоставлено П. И. Шувалову сибирским губернатором Ф. И. Соймоновым. Это соответствует указу 1760 г., согласно которому, как было отмечено выше, губернатор должен был отправить генерал-фельдцейхмейстеру предварительные сведения об условиях строительства и необходимых для этого ресурсов [47, с. 207-208].

Отметим, что Инструкцию, как следует из анализа ее контекста и биографических данных П. И. Шувалова [1, с. 13-68], он составил, находясь в С.-Петербурге, то есть будучи на огромном расстоянии от мест строительства укреплений по русско-китайской границе (около 6000 км от западного окончания Селенгинской линии). Вероятно, в силу этого, понимая сугубо теоретическую природу своих проектов, П. И. Шувалов отошел от строгой директивности, проявленной им в письменной части Инструкции, в сторону гибкости – он позволил инженерам действовать творчески и приказал им по приезде в Забайкалье на основе типовых проектов, приложенных к Инструкции, разработать собственные проекты [56].

Результаты сравнительного анализа типовых проектов крепостей и содержания текста Инструкции позволяют утверждать, что типовые проекты, предложенные П. И. Шуваловым в качестве отправной точки, выражали в графическом виде базовые принципы проектирования укреплений, сформулированные генерал-фельдцейхмейстером в тексте документа. Этим положениям должны были следовать инженеры при разработке своих проектов на местах [48, 49].

Первый принцип требовал от командированных в Забайкалье инженеров проектировать укрепления строго «по регулу фортификации» [60], то есть по правилам военной архитектуры. Под этим П. И. Шувалов понимал обращение к европейской теории фортификации, о чем свидетельствует анализ устройства крепостей, представленных в типовых проектах. На этих чертежах представлены регулярные в плане земляные укрепления, ориентированные на применение артиллерии. В системах их обороны предлагалось использовать как тенальный фронт (для крепостей «при знатных пасах» [62] и «при реке» [64]), так и бастионный (для «малой» крепости [61] и в «цитадели» крепости «при морском заливе» [63]). При этом тенальные крепости дополнялись бонетами и фоссебреями.

Второй принцип П. И. Шувалова касался планировки и застройки укреплений и требовал «цивильное строение как внутри так и вне крепостей как возможно регулярнее прожектировать» [60]. Таким образом, согласно этому принципу, инженерам предписывалось выполнять проекты в соответствии с приемами регулярного градостроительства. П. И. Шувалов указывал, что это должно учитываться при размещении на планах казарм, пороховых складов, арсеналов, цейхгаузов, провиантских магазейнов и других зданий. В типовых проектах Шувалов представил этот принцип через геометричные и упорядоченные центричные композиции [61-64].

Анализ письменной части Инструкции [60] позволил получить ценные данные о последовательности создания проектной документации для таких крупных фортификационных объектов XVIII в. как оборонительные линии [49]. На примере Нерчинской и Селенгинской линий, П. И. Шувалов изложил ее следующим образом. Проектирование следовало начинать с составления «маршрутной карты» (то есть карты местности трассирования линий), затем приступать к разработке «верных» планов (то есть ситуационных планов, на которых показываются основные характеристики участка, выбранного под строительство). Далее, П. И. Шувалов предписывал составить профили местности, выбранной для возведения укреплений, и лишь после этого он разрешал переходить к составлению проектов с использованием типовых решений. Готовую проектную документацию главный инженер команды должен был отправить в С.-Петербург на утверждение.

Реализация проекта и ее ограничения

Миссия стать главным инженером команды офицеров, отправленной в Забайкалье, была возложена на премьер-майора Якова Тевяшова. По завершении работы над проектами, как и было предписано Инструкцией, Я. Тевяшов повез готовые чертежи из Забайкалья в С.-Петербург. Пакет документов, который ему надлежало доставить в столицу, содержал проекты 10 крепостей и 52 редутов. Однако сначала он привез бумаги в Тобольск для представления сибирскому губернатору Д. И. Чичерину, и уже затем, согласовав с ним дальнейшую поездку, выехал в С.-Петербург [6, с. 169].

Произошло это лишь в начале 1764 г., то есть спустя целых четыре года после издания в 1760 г. указа Сената об учреждении ландмилиционных полков и строительстве укреплений на забайкальских линиях [47, с. 202-216] и издания в том же году Инструкции П. И. Шувалова [60-64]. Этот интервал, вероятно, связан с большим объемом проектных и изыскательских работ, которые инженерам предписывалось выполнить по Инструкции в суровом забайкальском климате, а также со временем на дорогу из Забайкалья в Тобольск, которое в XVIII в. могло достигать нескольких месяцев. Как бы то ни было, 1764 г. стал годом окончания разработки проекта Соймонова – Шувалова и началом перехода к его реализации.

Этот новый этап пришелся на правление Екатерины II. Начало ее царствования сопровождалось ухудшением отношений с Китаем. Дипломатические контакты прекратились, вместе с ними прервалась и кяхтинская торговля [9, с. 104; 4, с. 106-115; 47, с. 258-261]. В 1764 г. регулярно появлялись сведения об отправке на границу китайских войск. Комендант Селенгинской крепости бригадир Якоби, командовавший обороной границ в Забайкалье, выражал крайнее беспокойство [40, с. 18-20, 23-25, 31-32]. В том же году Сенат представил императрице запрос на усиление войск на русско-китайской границе [Там же, 23-25]. На таком напряженном военно-политическом фоне фортификационный проект по улучшению охраны забайкальских границ Соймонова – Шувалова продолжал сохранять свою актуальность.

Наряду с этим, реализация проекта сопровождалась большими сокращениями и сложностями. Возможно, отчасти это было связано с тем, что к моменту окончания разработки проекта, в нем уже перестали участвовать его главные идеологи, от которых во многом зависело воплощение проектного замысла в жизнь. В 1762 г. [1, с. 37] из жизни ушел генерал-фельдцейхмейстер П. И. Шувалов, а в 1763 г. сложил полномочия сибирского губернатора Ф. И. Соймонов На посту сибирского губернатора Ф. И. Соймонова в 1763 г. сменил Д. И. Чичерин [9, с. 541]., отбыв в Москву для присутствия в сенатской конторе «по всем тем делам, которые до Сибирской губернии касаются» [9, с. 540]. Учитывая это, а также то, что в 1764 г. бывший сибирский губернатор был пожалован в сенаторы, можно предполагать, что мнение Ф. И. Соймонова все же было учтено при вынесении окончательного решения по проектным предложениям Я. Тевяшова.

В 1764 г. проект Соймонова – Шувалова был рассмотрен Сенатом. Там пришли к выводу, что «многие крепости и редуты были назначены излишне, что проекты составлены неэкономно, что инженеры, не зная обстоятельств, которыми вызывалась достройка крепостей, наблюдали только одно, чтоб постройка крепостей была произведена по правилам фортификации не сообразно обстановке» [6, с. 170]. Таким образом, по мнению Сената, командированные в Забайкалье премьер-майор Я. Тевяшов и его подчиненные проявили в ходе проектирования укреплений расточительность и чрезмерное увлечение теорией военной архитектуры, что негативно сказалось на предложенных ими проектах. К сожалению, пока нам не удалось обнаружить данные проекты «шуваловских» инженеров. В связи с этим приведенная выше цитата, является единственной характеристикой этих разработок. Это высказывание весьма показательно свидетельствует о том, что, с одной стороны, работая в Забайкалье, инженеры учли рассмотренные выше принципы П. И. Шувалова из текста его Инструкции [60], по крайне мере, в части фортификации. Однако, с другой стороны, это же стало основой острой критики со стороны Сената.

В вынесенном Сенатом заключении по проекту были представлены его серьезные корректировки. По мнению Сената необходимо было уплотнить цепь пограничных опорных пунктов, из которых велся контроль протяженной границы, но сделать это в гораздо более сокращенном объеме по сравнению с тем, что было представлено в проекте Я. Тевяшова. Согласно мнению Сената, количество опорных пунктов по линиям должно было быть уменьшено. Из 10 крепостей, предложенных Я. Тевяшовым, Сенат считал необходимым соорудить лишь 4 – крепости Кударинскую (на месте Кударинской слободы) и Акшинскую (при Акшинской деревне), крепости также назначались на месте Цурухайтуевского форпоста и при слиянии рек Аргуни и Шилки. Объемы строительства дополнительных караулов между опорными пунктами Сенатом также сокращались. Из 52 редутов, намеченных в проекте, предлагалось построить далеко не все и заменить их более простыми укреплениями – «острожками». Окончательное решение по вопросу усиления русско-китайской границы Сенат поручил вынести особой Воинской комиссии по обороне Забайкалья, учрежденной при Военной коллегии. В этот орган были переданы проекты инженерной команды Я. Тевяшова и заключение Сената о необходимости его корректировки [6, с. 170-171].

В итоге Воинская комиссия, опираясь на сведения селенгинского коменданта В. В. Якоби и материалы Секретной и о заграничных обращениях комиссии, о работе которой мы писали выше, представила доклад, который был утвержден осенью 1764 г. [6, с. 65; 5, с. 59-64].

Одним из важнейших положений этого документа стало признание сложности организации обороны протяженной сибирской границы из Тобольска, где находилось сибирское губернаторство. Этот тезис доклада был учтен в последовавшем указе императрицы от 19 октября 1764 г., согласно которому в целях усиления защиты приграничных с Китаем владений и для повышения эффективности управления обширной территорией Сибирь, которая отныне именовалась Сибирским царством, разделялась на две губернии – Сибирскую (Тобольскую) с административным центром в Тобольске и Иркутскую с центром в Иркутске [33]. Таким образом, фактор обеспечения безопасности границ был положен в основу решений, принятых на территории Сибири относительно ее административно-территориального устройства.

Что касается отмеченной в заключении Сената необходимости сокращения объема фортификационного строительства, то Воинская комиссия по обороне Забайкалья с ним согласилась и предложила ограничиться постройкой только тех линейных крепостей, которые предназначены для контроля путей, ведущих из Халхи, а именно Кударинской и Акшинской крепостей на Селенгинском и Нерчинском участках границы соответственно. Эти земляные крепости постановлялось обнести палисадником и вооружить артиллерией [6, с. 185-189].

Кроме того, в докладе была обозначена необходимость учреждения в Забайкалье резервных регулярных полков. В итоге, как указывает А.С. Зуев [16, с. 28], к 1764 г. в крае находились регулярные части Якутского гарнизонного пехотного полка с конногренадерской ротой, Якутский карабинерный (бывший конный) полк, Селенгинский пехотный полк, а также Нерчинская заводская команда. Селенгинск при этом продолжал считаться центром обороны русско-китайской границы.

Как было сказано выше, осенью 1764 г. доклад комиссии был утвержден, в соответствие с чем были заложены крепости Акшинская и Кударинская [45, с. 106]. Последовавшее вслед за ним строительство крепостей велось крайне вяло. Уже на следующий 1765 г. обновление пограничной линии и строительство укреплений прекратилось [6, с. 193]. Причиной этого стало наметившееся потепление отношений между двумя государствами [4, с. 112-115]. Полностью была возведена лишь Кударинская крепость, постройка Акшинской крепости была реализована только частично. Оба опорных пункта были снабжены артиллерией.

В этот период, стремясь поддержать затишье, установившееся на русско-китайской границе, Сенат посчитал возможным удовлетворить претензии китайского правительства к селенгинскому коменданту В. В. Якоби, последовательно выступавшему за активизацию обороны границ России в Забайкалье. Указом 1764 г. В. В. Якоби был отстранен от управления пограничными делами [9, с. 555].

Проект Гантимурова – Бриля – Чурнашова (1766-1779 гг.)

Из вышеизложенного видно, что должность губернатора вновь учрежденной Иркутской губернии требовала не только выполнения управленческих задач, но и умения находить оптимальные военно-инженерные решения для сохранения баланса и поддержания стабильности на русско-китайских рубежах. В этом отношении вполне закономерно, что на должность первого и последующего иркутского губернаторов Екатериной II были назначены военачальники, имевшие опыт командования на западносибирских оборонительных линиях – генерал-майоры К. Л. фон Фрауендорф (1765-1767 гг.) и А. И. Бриль (1767-1774 гг.) [9, с. 107, 556-558].

С именем Адама Ивановича Бриля связана реализация еще одного фортификационного проекта, сыгравшего важную роль в освоении русско-китайских рубежей Иркутской «пограничной» губернии. Происходивший из иноземных дворян, он начал службу в 1735 г. В 1765-1767 г. А. И. Бриль находился на должности командира на оборонительных линиях в Западной Сибири, а в 1767 г. был назначен иркутским губернатором в чине генерал-майора. В 1771 г. был произведен в генерал-поручики [9, с. 558; 20].

В деятельности А. И. Бриля отразилась вся специфика должности иркутского губернатора. В 1770 г., спустя год после смерти генерал-майора В. В. Якоби, пограничная власть была разделена и под его ответственность было передано общее управление границей Иркутской губернии, размещенными в Забайкалье войсками, контакты с пограничными китайскими службами, а также надзор за кяхтинской торговлей. Общее управление границей находилось в руках Иркутского губернатора вплоть до 1783 г., то есть до образования Иркутского наместничества. Непосредственный контроль границы возлагался на пограничного командира и начальника пограничной канцелярии, в подчинении которой находились укрепления, казаки и коменданты крепостей. С 1770 г. по распоряжению губернатора эти функции осуществлял майор Власов [6, с. 199, 210-211; 47, с. 104].

В том же 1770 г. А. И. Бриль приступил к реализации следующего фортификационного проекта, который определил развитие приграничных территорий Иркутской губернии. В его основу была положена идея командующего нерчинским участком границы князя Павла Гантимурова по усилению системы охраны границ в Забайкалье. Дело в том, что несмотря на внешнюю стабилизацию обстановки на русско-китайской границе, П. Гантимуров продолжал оценивать ее как потенциально опасную ввиду хрупкости баланса в отношениях с Китаем. В связи с этим князем была сформулирована идея о необходимости дальнейшего уплотнения цепи опорных пунктов русско-китайской границы за счет строительства новых укреплений с размещением при них переселенных казаков [6, с. 193, 197-198]. В 1766 г. П. Гантимуров внес свое предложение на рассмотрение в Сенат. Как указывает А. П. Васильев [Там же], вероятно, сделано было это при поддержке упомянутого выше генерал-майора К. Л. фон Фрауендорфа, бывшего командующего оборонительными линиями Западной Сибири и являвшегося в то время Иркутским губернатором. Лишь спустя три года в 1769 г. Сенат поручил Коллегиям Военной и Иностранных дел рассмотреть разработку П. Гантимурова. Вынесение окончательного решения было поручено начальнику сибирских оборонительных линий генерал-поручику И.И. Шпрингеру и генерал-майору А. И. Брилю, сменившему к тому времени К. Л. фон Фрауендорфа на должности иркутского губернатора. Наконец, решение было принято, и инициатива П. Гантимурова получила одобрение [16, с. 30].

Необходимо отметить несколько причин, которые подтолкнули к поддержке идеи князя. Прежде всего, реализация нового проекта, кроме уплотнения цепи укреплений, должна была исправить установленный порядок, при котором казакам приходилось нести пограничную службу вдали от мест постоянного проживания. Это провоцировало «отлучки» казаков, вследствие чего пограничная служба приобретала временный характер. Таким образом, сложившийся формат выполнения казаками своих обязанностей не лучшим образом сказывался как на их материальном положении, так и на обороне забайкальских рубежей [Там же, с. 76].

Еще одна причина заключалась в стремлении российских властей восстановить кяхтинскую тор­говлю, закрывшуюся в 1762 г. на целых семь лет из-за взаимных претензий России и Китая. Однако этому мешал рост приграничного воровства. Таким образом, для возобновления торга в Кяхте необходимо было навести порядок на самой границе и в приграничной полосе [4, с. 109-113; 47, с. 258-260; 40, с. 18-20, 21-23].

Другой важной причиной стал исход в 1771 г. 130 тысяч волжских калмыков на территорию бывшего Джунгарского ханства, которое в то время уже являлось частью Китайской империи. Цинские правители объявили бежавших калмыков своими подданными, что противоречило заключенным с Россией договорам. Эти события обострили ситуацию, в связи с чем было решено укрепить сибирские границы путем строительства укреплений и увеличения численности размещенных в них гарнизонов [9, с. 113; 47, с. 221].

Кроме того, фактически переселение казаков на границу началось еще ранее. Так, еще во второй половине 1760-х гг. часть нерчинских казаков была отправлена на границу для постройки Акшинской крепости [6, с. 205].

В итоге перечисленные основания заставили иркутского губернатора А. И. Бриля поддержать идею П. Гантимурова и принять решение об увеличении числа укреплений и отказаться от временного характера пограничной службы в пользу ее несения на постоянной основе.

В ходе реализации этого замысла в 1772 г. иркутским губернатором в соавторстве с инженер-поручиком И. Чурнашовым был подготовлен соответствующий проект размещения новых укреплений на русско-китайской границе с перераспределением по ним казаков. Причем, как указывал Ф. Д’ОвреФедор Д’Овре – полковник, в 1805 г. в качестве военного картографа сопровождал посольство чрезвычайного и полномочного посла России в Китае Ю.А. Головкина с целью составления маршрутов, а также карт и планов русско-китайской границы. Более подробные сведения см. в работах [24, 26]. (Цит. по А. П. Васильеву [6, с. 230]), И. Чурнашов наметил крепости именно в тех местах, где они предполагались к постройке еще его предшественниками, то есть по проекту Соймонова-Шувалова-Тевяшова. В итоге в состав Нерчинской и Селенгинской линий вошли как уже имевшиеся крепости, так и новые укрепления. Обновленная оборонительная система на русско-китайской границе включила 8 дистанций (участков), в соответствие с которыми губернатором А. И. Брилем в 1772 г. было утверждено расписание, регламентировавшее расселение казаков Иркутской губернии по дистанциям [5, с. 59-64; 16, с. 30; 45, с. 106].

Названия дистанциямБыли учреждены следующие дистанции: Тункинская, Харацайская, Троицкосавская, Кударинская, Акшинская, Чиндант-Турукуевская, Цурухайтуевская и Горбиченская [5, 6, 45, 47]. дали расположенные на них крупные крепости. Приведем названия этих укреплений согласно их расположению с запада на восток. При этом даты учреждения крепостей укажем на основе сопоставления данных, представленных в трудах исследователей XIX в. и начале XX в., которые специально изучали историю формирования и охраны русско-китайской границы [5, 6, 45, 47]. Отметим, что между этими данными существуют некоторые расхождения, которые были учтены в нижеследующем перечислении. На Селенгинской линии были учреждены – крепости Тункинская (осн. в 1772 г.), Харацайская (осн. в 1772 г.), Троицкосавская (ранее Троицкая, осн. в 1727 г.), Кударинская (осн. в 1764 г.); на Нерчинской линии – Акшинская (осн. в 1764 г.), Чиндант-Турукуевская (осн. в 1772 г.), Ново-Цурухайтуевская (осн. ок. 1772 г.), Горбиченская (осн. в 1772 г.) (Рисунок 2). В общей сложности на дистанциях учредили 71 пост – 8 крепостей и 63 караула, часть из которых планировали построить в виде земляных редутов, а часть – как деревянные остроги [6, с. 206] (по другим данным число караулов было равно 56 [16, с. 77]). Дистанции охватывали границу от южной оконечности Байкала, вдоль современных границ России с Монголией и Китаем, и далее до реки Аргунь на востоке. При этом, как уже упоминалось ранее, Селенгинский и Нерчинский участки отделялись друг от друга Яблоновым хребтом.

В 1773 г. иркутский губернатор докладывал, что на обновляемой русско-китайской границе началось расселение казаков по дистанциям. На новых местах проживания, располагавшихся на некотором отдалении от самой границы, казаки приступили к строительству домов и развитию домашнего хозяйства [Там же]. На Селенгинской линии казачьи поселения расположились по долинам и вдоль притоков рек Джиды, Чикоя, Иркута, а на Нерчинской – в бассейнах рек Онон и Аргунь. Вдоль линии укреплений была проложена дорога [44, с. 372].

Расселявшиеся по дистанциям казаки образовали «пограничное казачье войско», которому была передана ведущая роль в охране границ. Как отмечает А. С. Зуев [16, с. 62], в этом отразилось изменение подходов правительства к охране забайкальских рубежей. Если в первой половине 1760-х гг. ставка в пограничной охране делалась на увеличение численности регулярных войск, то в начале 1770-х гг. (в связи отсутствием желаемых результатов на предыдущем этапе) функция охраны границ была передана забайкальскому русскому казачеству.

Окончательное устройство забайкальских оборонительных линий завершилось в конце 1770-х гг. Вместе с тем, по словам Ф. Д’Овре (Цит. по А. П. Васильеву [6, с. 230]), к 1779 г. был разработан еще один проект усиления забайкальской границы, который генерал-майор Ф. Н. Кличка, занимавший в то время должность иркутского губернатора [9, с. 560-561], отправил в Военную коллегию. Автора данного проекта Ф. Д’Овре не указывает и отмечает, что данная разработка не была реализована.

Графические материалы 1770-х гг. и реализация проекта

Далее рассмотрим графические документы, относящиеся к проекту 1766-1779 гг. Гантимурова – Бриля – Чурнашова. В коллекции РГВИА [65-68] нам удалось обнаружить проекты большинства крупных крепостей Забайкалья, обозначивших дистанции Нерчинской и Селенгинской линий и входивших в линейную систему охраны границ Иркутской губернии. Мы имеем ввиду чертежи Харацайской [68], Кударинской [66], Акшинской [65] и Чиндант-Турукуевской [67] крепостей (Рисунок 3). Все они относятся к 1777 г. (за исключением проекта Акшинской крепости, датированного 1772 г.). Никогда не публиковавшиеся ранее, эти графические документы впервые были показаны в наших статьях [48] и [58]. Мы считаем, что эти материалы являются теми проектами, которые в 1779 г. были отправлены иркутским губернатором Ф. Н. Кличкой в Военную коллегию. Отметим, что на выявленных чертежах посредством графического совмещения показаны не только проектные предложения по обновлению крепостей, сформулированные непосредственно в 1777 г., но и фиксационные планы, относящиеся к предыдущему периоду в истории рассматриваемых укреплений. Мы предполагаем, что данные фиксационные планы, отражают реализацию того самого проекта 1772 г. по распределению казаков по дистанциям и учреждению крепостей, который был разработан инженер-поручиком И. Чурнашовым в соавторстве с иркутским губернатором А. И. Брилем. Это подтверждает подпись на чертежах Чиндант-Турукуевской, Кударинской и Акшинской крепостей: «инженер квартермейстер Иван Чурнашов».

Наличие этой подписи говорит также и о том, что И. Чурнашов также являлся автором проекта 1777 г. по обновлению забайкальских линий, материалы которого, как было упомянуто нами выше, в 1779 г. были отправлены губернатором Ф. Н. Кличкой в Военную коллегию.

Таким образом, обсуждаемые графические материалы дают нам сведения о том, что для крепостей, построенных в 1772 г. по проекту Гантимурова – Бриля – Чурнашова, в период после 1777 г. предполагалось провести реконструкцию. Подчеркнем, что данный факт планировавшегося обновления, о котором упоминал Ф. Д’Овре, не отмечен в проанализированной нами литературе. Таким образом, выявленные чертежи представляют собой большую ценность и дают новые данные о ходе и этапах реализации проекта Гантимурова – Бриля – Чурнашова.

На основе проведенного нами сравнительного анализа чертежей И. Чурнашова [65-68], можно утверждать, что при разработке своих проектов инженер обратился к предложениям из проекта Соймонова-Шувалова-Тевяшова не только в аспекте местоположения укреплений, о чем мы упоминали выше, но и к типовым решениям устройства крепостей из этого проекта [61-64]. Далее рассмотрим, в чем именно выразилась эта преемственность. При этом обратимся также к планам Тункинской и Ново-Цурухайтуевской крепостей, которые, как мы предполагаем, отражают проектные предложения И. Чурнашова 1772 г., но относятся при этом к другой серии чертежей [59].

·          Фортификационное устройство. Анализ выявленных планов показал, что в части фортификации долговременные линейные укрепления Забайкалья проектировались с учетом основ европейской теории военной архитектуры. И. Чурнашовым предусматривалось строительство земляных крепостей, большую часть которых предполагалось усилить бастионным фронтом. Исключение составляли проекты Ново-Цурухайтуевской и Акшинской крепостей, где использовался тенальный фронт.

Формы планов большинства крепостей имели правильную регулярную форму. Ново-Цурухайтуевская крепость являлась 6-полигональным тенальным укреплением, а Чиндант-Турукуевская (Рисунок 3), Кударинская, Харацайская, Тункинская и Акшинская крепости представляли собой 4-полигональные укрепления. При этом последняя, как было сказано, отличалась от перечисленных бастионных крепостей применением тенального фонта.

На наш взгляд существуют определенные параллели между фортификационными решениями, предложенными И. Чурнашовым в 1770-х гг. [59, 65-68], и разработками, представленными в типовых проектах крепостей из Инструкции П. И. Шувалова 1760 г. Так, большую часть крепостей И. Чурнашов предлагал усилить бастионным фронтом. Этот же фронт был использован в типовом проекте 5-бастионной «малой» крепости из Инструкции [61]. В решениях тенальных Ново-Цурухайтуевской и Акшинской крепостей также можно заметить определенное сходство с типовыми шуваловскими проектами, а именно с проектами крепостей «при знатных пасах» [62], «при морском заливе» [63] и «при реке» [64], где использовался тенальный фронт (Рисунок 1). Таким образом, можно говорить о том, что И. Чурнашовым в части фортификации учитывались предложения, представленные в типовых проектах П. И. Шувалова, а также соблюдалось соответствие принципу из текста его Инструкции [60] – следовать правилам, принятым в теории европейской военной архитектуры.

Отдельно стоит остановиться на фортификации тенальных Ново-Цурухайтуевской (Рисунок 4) и Акшинской крепостей. В обороне 6-полигональной Ново-Цурухайтуевской крепости на принципиальном уровне заметно сходство с разработками немецкой школы фортификации. В частности, несмотря на разницу в количестве полигонов, здесь можно провести параллели с концепцией полигональной фортификации немецкого инженера Г. Римплера, предложившего укрепления с тенальным фронтом и бастионами в серединах куртин. Как мы установили ранее [57], эта идея, изложенная в интерпретации инженера Ф. К. Лампе в его труде [54], была довольно полно реализована в Западной Сибири еще в 1760-х гг. при реконструкции 4-полигональных долговременных укреплений Горькой линии. Кроме того, фортификация Ново-Цурухайтуевской крепости восходит к организации обороны, предложенной еще в XVI в. немецким инженером Д. Спекле [48, 55]. Что касается фортификации 4-полигональной Акшинской крепости, то на принципиальном уровне это квадратное регулярное укрепление с восемью «болверками» в исходящих углах, также как и Ново-Цурухайтуевская крепость, была спроектирована в рамках концепции тенальной фортификации, но тяготела к ее варианту, предложенному в 1720-40-х гг. прусским инженером Г. К. Уолраве [53, 58].

Планировочные решения. Анализ выявленных планов [59, 65-68] также показал, что, если в фортификационном отношении крепости И. Чурнашова характеризовались относительным разнообразием, то планировочные решения их основных территорий были выполнены на основе универсальной планировочной схемы. В том или ином виде она была применена для всех перечисленных укреплений (кроме Ново-Цурухайтуевской крепости). Таким образом, для планировки основных территорий долговременных укреплений забайкальских линий было предложено типовое решение. Типовая планировочная схема была выполнена в традициях русского регулярного градостроительства XVIII в. и характеризовалась геометризмом и упорядоченностью. Это, как было отмечено в нашей статье [49], в полной мере соответствовало еще одному принципу из Инструкции П. И. Шувалова о том, чтобы «цивильное строение как внутри так и вне крепостей как возможно регулярнее прожектировать» [60].

Универсальная планировочная схема, примененная для Акшинской, Чиндант-Турукуевской, Кударинской, Харацайской и Тункинской крепостей, выглядела следующим образом: в геометрическом центре основной территории на пересечении двух главных улиц, располагалась близкая к квадрату в плане площадь с церковью в центре. При этом главные улицы связывали либо пару противолежащих ворот, располагавшихся в серединах куртин, либо соединяли ворота с размещавшимися напротив них бастионами или равелинами. Углы площади фиксировались Г-образными в плане кварталами. Периферия основных территорий крепостей отводилась либо под единичные вытянутые корпуса казарм (например, в Харацайской и Акшинской крепостях) либо под несколько рядов протяженных жилых и хозяйственных построек (как в Кударинской и Чиндант-Турукуевской крепостях) [48].

Отметим, что представленная выше универсальная планировочная схема, разработанная И. Чурнашовым схожа с планировками, предложенными в типовых проектах крепостей из Инструкции П. И. Шувалова, в частности в проектах «малой» крепости [61], крепостей «при знатных пасах» [62] и «при реке» [64] – их объединяет применение центричных композиций, основу которых составляла площадь с Г-образными в плане кварталами по углам и церковью в центре. Это сходство говорит в пользу того, что И. Чурнашов, разрабатывая свои проекты в 1770-х гг., обращался к типовым планировкам крепостей, приложенным П. И. Шуваловым к Инструкции 1760 г.

Добавим, что в ряду рассматриваемых забайкальских крепостей снова выделяется тенальная Ново-Цурухайтуевская крепость (Рисунок 4). От других забайкальских долговременных укреплений она отличалась не только фортификационным устройством, но и некоторыми особенности планировочного устройства. В Ново-Цурухайтуевской также, как и в остальных рассматриваемых крепостях, в центре на пересечении двух главных улиц находилась квадратная в плане площадь с церковью. Однако вместо универсальной планировочной схемы для нее было применено индивидуальное планировочное решение [48].

Главные и второстепенные улицы делили всю планировку на восемь кварталов. Кварталы, примыкавшие к центральной площади, имели трапециевидную в плане форму. Они были отведены под размещение административных, жилых и общественных зданий. Непосредственно на площадь выходили дом коменданта крепости, канцелярия, гауптвахта, инженерный дом, конюшни и «казармы для приезжающих купцов». Наличие последних видимо было связано со статусом долины Цурухайту как места постоянной пограничной торговли. Внутри кварталов располагались «офицерские светлицы» и прилегающие к ним огороды, унтер-офицерские покои, присутственные места и конюшни.

Кварталы, находившиеся на периферии, по форме планов были близки к параллелограмму. Они предназначались для возведения хозяйственных построек таких как «торговые и соляные лавки», цейхгаузы и конюшни. В этих же кварталах размещалась солдатские казармы, «дом лекаря и лазарет», часть территории отводилась под гражданскую застройку.

За пределы кварталов были вынесены и находились в непосредственной близости к валам крепости такие хозяйственные постройки как пороховые погреба, кузницы, провиантские магазины и цейхгаузы, здесь же находились кордегардии.

 Результаты реализации фортификационных проектов в преддверии проведения Губернской реформы в Сибири

Рассмотренные выше процессы разработки и реализации фортификационных проектов Соймонова – Шувалова – Тевяшова (1759-1764 гг.) и Гантимурова – Бриля – Чурнашова (1766-1779 гг.), направленные на освоение русско-китайских рубежей Иркутской губернии, в основном завершились к концу 1770-х гг. К этому времени Екатериной II было принято решение о пересмотре первоначальных планов о нераспространении на Сибирь положений «Учреждения для управления губерний…» 1775 г. [35]. Причиной тому, как полагают авторы работы [9, с. 113], стали крупные злоупотребления, выявленные в регионе на самых высоких уровнях власти. В связи с этим императрица решилась пойти на введение «Учреждения для управления губерний…» в Сибири.

При этом предстоящие перемены по распространению на Сибирь соответствующей реформы требовали от высшей и местных властей решения ряда значимых проблем региона, таких как назначение нового состава чиновников, определение административно-территориального деления и учет местной специфики при создании новых органов управления.

Как видно, поиск оптимальной пространственной организации административных единиц в Сибири являлся одним из ключевых вопросов для успешной реализации Губернской реформы в крае. В этой связи на первый план выходило пространственное положение границ намечаемых административно-территориальных образований. Для ряда сибирских территорий их совпадение с государственными рубежами Российской империи становилось определяющим фактором в вопросе выбора целесообразного пространственного деления Сибири и распределения властных полномочий для управления краем.

В этом отношении ключевое значение русско-китайских рубежей Иркутской губернии было учтено в ходе распространения на Сибирь положений «Учреждения для управления губерний…», что отразилось как в новом административно-территориальном делении, так и в назначении новых чиновников. Так, в начале 1780-х гг. вся Сибирь была разделена на два генерал-губернаторства, в соответствие с чем решение конкретных вопросов проведения Губернской реформы императрица возложила на назначенных ею генерал-губернаторов.

В 1780 г. на должность генерал-губернатора Пермского и Тобольского Екатерина II назначила Е. П. Кашкина. В состав соответствующего генерал-губернаторства вошло Пермское наместничество, образованное в 1781 г., а также Тобольское наместничество, учрежденное в 1782 г. в составе Тобольской и Томской областей (или «провинций») и 16 уездов. Новые административные образования с центрами в Перми и Тобольске благодаря своему положению получили статус внутренних наместничеств [9, с. 113-115].

В 1783 г. генерал-губернатором Иркутским и Колыванским был назначен И. В. Якоби. В этом назначении императрица учла специфику соответствующих территорий, определявшихся русско-китайской границей. В связи с этим на должность генерал-губернатора был назначен сын селенгинского пограничного коменданта В. В. Якоби, о котором мы писали выше, имевший более чем 20-летний опыт службы в военно-административном центре Забайкалья городе Селенгинске [Там же, с. 577-579]. На основании указа Екатерины II 1783 г. в Иркутской губернии были введены положения Губернской реформы. Она была разделена на четыре области или «провинции», включавшие 17 уездов [30]. 6 марта того же года было открыто Иркутское наместничество [28, 32]. Вместе с еще одним наместничеством – Колыванским – также имевшим «пограничное» положение, Иркутское наместничество образовало генерал-губернаторство Иркутское и Колыванское с центрами в Иркутске и Колывани. Таким образом, рубежи «пограничных» наместничеств, совпадавшие с государственными рубежами на юго-востоке Сибири, определили новое административно-территориальное деление в этой части Российской империи.

Отметим, что к моменту создания Иркутского наместничества в 1783 г. его территории, примыкающие к русско-китайским рубежам, были заняты казаками, переселенными на дистанции в начале 1770-х гг. в рамках осуществления рассмотренных выше фортификационных проектов. Вдоль границ благодаря укреплениям, входившим в состав Селенгинской и Нерчинских линий, возникла цепь небольших, но равномерно распределенных постоянных казачьих поселений. Таким образом, ко времени начала Губернской реформы в Сибири на приграничных территориях Забайкалья началось их хозяйственное освоение. К середине XIX в. эти пространства были прочно закреплены за Россией [16, с. 65-79; 44, с. 375-377].

Последнее было крайне важно ввиду назревшей к тому времени необходимости в активизации внешней политики России на Дальнем Востоке относительно решения Амурского вопроса. В этой ситуации Забайкалье рассматривалось как естественный плацдарм для занятия Приамурья и Приморья, а забайкальское казачество как ресурс для первоначального освоения новых территорий. В этой связи генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев в 1849 г. представил Николаю I записку, в которой среди прочего предусматривалось формирование Забайкальского казачьего войска. Спустя два года предложение Н. Н. Муравьева было одобрено императором в 1851 г. Пограничные казаки, расселенные на забайкальских линиях в пределах Иркутской губернии, вошли в состав Забайкальского казачьего войска [4, с. 139-140, 161; 16, с. 59-62; 44, с. 380].

***

Отдельно хотелось бы остановиться на проблеме сохранности забайкальских долговременных укреплений, входивших в состав Нерчинской и Селенгинской линий. Уже с конца XVIII в., то есть в период, последовавший почти сразу по завершении строительства, крепости крайне быстро пришли в упадок. Полагаем, что отчасти это связано с особенностями учета укреплений со стороны профильной военно-инженерной службы. Показательными в этом отношении являются сведения о степени внимания к состоянию укреплений Нерчинской и Селенгинской линий, которые дает «ведомость всех укрепленных в разных частях Империи пунктов», представленная в одном из томов издания «Столетие Военного министерства. 1802-1902» [46, с. 328-330; Приложение LXI]. Документ был разработан Инженерной экспедицией в 1803 г. с целью оптимизации расписания российских крепостей и впоследствии был передан на рассмотрение Военной коллегии. Как отмечается в комментарии к ведомости, она представляет собой важный документ, так как показывает состояние фортификационной системы России в начале XIX в. [46, с. 329]. В ведомости было отражено какие именно крепости Российской империи назначены по аншталту 1724 г. (I)Римскими цифрами обозначены номера столбцов согласно тому, как это указано в ведомости (см. Приложение LXI [46])., какие укрепления Воинская комиссия считала необходимым содержать в 1730 г. (II), а также какие укрепления содержались согласно ведомости, высочайше конфирмованной в 1762 г. (III). Также в документе было отражено какие крепости были уничтожены (IV) и построены (V) до 1797 г. Приводилось также общее число укреплений (VI) на 1803 г., которое определилось в 260 единиц. Из них на содержании Инженерного ведомства предлагалось оставить только 54 укрепления «до будущего рассмотрения и утверждения по границам Империи» (VII), остальные пункты на «дальних линиях» предлагалось переподчинить местным войсковым властям.

Обращает на себя внимание, что сведения об уничтоженных и построенных в Забайкалье крепостях между Нерчинском и Селенгинском в ведомости отсутствуют. Вместо этого в соответствующих графах говорится: «В сих местах есть ли какие укрепления, по не бытию там инженерных команд неизвестно, почему и в ведении Инженерном не почитались» (см. Приложение LXI [46]). Это позволяет предполагать, что с 1803 г. не только состояние укреплений Нерчинской и Селенгинской линий находилось вне поля зрения Инженерной экспедиции, но и само наличие забайкальских линейных укреплений ставилось этим ведомством под сомнение.

Вероятно, этим отчасти обусловлено то крайнее обветшание укреплений, в которое они пришли к 1840-м гг. Об этом свидетельствуют отчеты крупных чиновников, инспектировавших забайкальские укрепления в тот период. Так, в 1841 г. статский советник Любимов, возвращаясь из Пекина представил подробный обзор границы. В нем было указано, что к этому времени семь пограничных крепостей, построенные в 1764 - 1773 гг., «пришли в совершенный упадок, не имея ни орудий, ни ограды». Что касается караулов, возведенных на дистанциях, то Любимов указывал, что они «представляли из себя простые селения, ничем не обнесенные» [6, с. 261-262].

Примерно те же впечатления оставило состояние укреплений у сенатора Толстого, который завершил свою инспекцию по забайкальским линиям в 1845 г. Он констатировал, что «только в одной Акшинской крепости видны были остатки ветхой деревянной башни, ежегодно грозившей падением, с воротами под нею. О существовании некоторых крепостей и редутов едва напоминали земляные валы и рвы. Редуты (караулы) ничем не отличались от простых селений» [Там же, с. 263].

Интересно, что остатки Акшинской крепости, которые в 1840-х гг. видел Толстой, сохранились до наших дней. Известно, что в 1980-х гг. они были изучены крупным российским исследователем оборонного зодчества Восточной Сибири и Дальнего Востока, доктором архитектуры Н. П. Крадиным. Выполненные им обмерные чертежи свидетельствуют о том, что на момент обследования в центре села Акша все еще сохранялись следы Акшинской крепости: «…Из восьми углов сохранились и хорошо просматриваются лишь пять. Один из углов (восточный) отсечен от крепости улицей Ононской, проходящей параллельно береговой полосе, а три северных полностью утрачены. Внутри крепости сохраняются остатки бывшего Николаевского собора и находится футбольное поле, а также постройки производственного и хозяйственного назначения… Оплывшие земляные валы составляют в высоту от 2,5 до 3 м. С внешней стороны крепости, повторяя ее конфигурацию, проходит ров, который заполнялся водой из протоки Онона» [22, с. 209]. Этот же автор полагает, что уцелевшие валы и рвы Акшинской крепости являются единственными в своем роде, и считает, что «подобных остатков, насколько известно, больше не существует на всей территории от Байкала до Тихого океана». В этой же работе отмечается, что следы крепости на территории села Акша «представляют большой научный интерес и историческую ценность как редкий образец русского фортификационного искусства XVIII в. в Забайкалье» [Там же].

К сожалению, мы не располагаем сведениями об актуальном состоянии укреплений Акшинской крепости, и о том, сохранились ли к данному моменту какие-либо материальные остатки других крепостей в населенных пунктах Забайкалья, возникших на их месте. На наш взгляд, территории этих поселений нуждаются в тщательном натурном обследовании с использованием современных технических средств.

Несмотря на отсутствие научно подтвержденных данных о современном состоянии остатков забайкальских крепостей, это не отменяет того факта, что они дали начало множеству населенных пунктов на востоке Сибири. С течением времени на месте забайкальских крепостей Иркутской губернии, разделявших русско-китайскую границу на дистанции, возникли населенные пункты, которые сохранились до наших дней. Ныне все они расположены на территории двух современных субъектов Российской Федерации – в Республике Бурятии (в Тункинском, Закаменском и Кяхтинском районах), а также в Забайкальском крае (в Акшинском, Ононском, Сретенском и Приаргунском районах). Их топонимика до сих пор хранит связь с военно-инженерным прошлым.

Аккумулируя сведения из источников справочного характера [19, 36, 52], приведем данные, касающиеся населенных пунктов, которые в настоящее время находятся на месте забайкальских линейных крепостей.

На месте Тункинской крепости возникло село Тунка, Харацайская крепость преобразовалась в село Харацай, Троицкосавская крепость, слившись с Кяхтинской слободой – в город Кяхту, Кударинская – в село Большая Кудара, Акшинская – в село Акша, Чиндант-Турукуевская – в село Чиндант-1Цифра «1» входит в название села «Чиндант-1» для отличия от названия другого села – «Чиндант-2»., Ново-Цурухайтуевская – в село Новоцурухайтуй, а Горбиченская – в село Горбица.

Как видно, из всех долговременных укреплений Нерчинской и Селенгинской линий лишь одно преобразовалась в город. Мы имеем ввиду малый город Кяхту с населением 18000 жителей, сохранивший свою функцию международного торгового центра и ставший значимым транспортным узлом.

Все остальные современные населенные пункты, начало которым дали бывшие забайкальские линейные крепости, относятся к категории сельских поселений. Они различаются по численности населения, варьирующейся от 25 до 3600 жителей, характеризуются разным уровнем развития инфраструктуры и градостроительного потенциала.

Согласно классификации населенных пунктов, представленной в источнике [42], рассматриваемые сельские поселения можно разделить на следующие категории:

- малые численностью менее 200 жителей – к ним относится лишь одно из бывших укреплений забайкальских линий – село Горбица, в котором по неофициальным данным проживает всего около 25 человек;

- средние с населением от 200 до 1000 жителей – села Чиндант-1 и Харацай;

- большие численностью от 1000 до 3000 жителей – Новоцурухайтуй, Большая Кудара и Тунка;

- крупные с населением от 3000 до 5000 жителей – село Акша.

Заметим, что село Акша является единственным крупным сельским поселением, возникшим на месте линейных крепостей Забайкалья. Численность его населения вышла за пределы 3000 человек. В настоящее время село Акша является административным центром Акшинского района Забайкальского края.

Все перечисленные поселения, выросшие из бывших крепостей, располагаются в живописной холмистой местности на приречных территориях с большим рекреационным потенциалом. Так, в 20 км севернее бывшей Тункинской крепости расположен курортный поселок Аршан.

Некоторые из перечисленных поселений, выросших из бывших крепостей, находятся вблизи крупных автомагистралей. Так, в 7 км от села Тунка проходит федеральная автомагистраль А333 «Тункинский тракт». Город Кяхта стоит на автотрасса федерального значения А340 «Кяхтинский тракт», выходящей на границу с Монголией. Село Харацай расположено на автомобильной дороге регионального значения Р440 «Джидинский тракт».

Полагаем, что фактор наличия вблизи перечисленных населенных пунктов крупных автодорог, а также рекреационные качества местности, в которой расположены бывшие укрепления, могли бы оказать существенный положительный эффект при раскрытии туристического потенциала, связанного с военно-историческим наследием этих мест. Положительным примером в этом отношении служит попытка возрождения интереса к прошлому бывшей Харацайской крепости (ныне село Харацай), где после 1860 г. располагалась Атамано-Николаевская станица 1-го отдела Забайкальского казачьего войска. В настоящее время здесь реализуется ряд проектов в области культурно-исторического туризма [43]. Надеемся, что этот опыт получит продолжение и в других населенных пунктов, история которых связана с существованием на их территориях крепостей, разделявших русско-китайскую границу на дистанции.

Заключение и выводы

Подводя итог представленной работе, отметим, что в ходе анализа исторического процесса в Восточной Сибири XVIII в. были выявлены два масштабных фортификационных проекта, нацеленные на освоение русско-китайских рубежей Иркутской губернии и повлиявшие на подготовку Губернской реформы в Сибири: проект Соймонова – Шувалова – Тевяшова (1759-1764 гг.) и проект Гантимурова – Бриля – Чурнашова (1766-1779 гг.).

Несмотря на то, что фортификационный проект, инициированный в 1759 г. сибирским губернатором Ф. И. Соймоновым, был реализован далеко не полностью, он сыграл значимую роль в административно-территориальном делении Сибири. Одним из его итогов стало признание необходимости разделения территории края на две губернии для повышения эффективности обороноспособности Сибири и управления ее обширной территорией – Сибирскую (Тобольскую) и Иркутскую, учрежденную в 1764 г. Реализация фортификационного проекта, предложенного в 1766 г. нерчинским князем П. Гантимуровым, позволила ко времени распространения на Забайкалье в 1783 г. положений Губернской реформы, запустить процесс планомерного освоения казаками «пограничного казачьего войска» территорий, примыкающих к русско-китайским рубежам. Окончательное закрепление этих территорий за Россией и присутствие на них Забайкальского казачьего войска стало значимым условием для занятия Приамурья и Приморья в середине XIX в. Таким образом, непосредственных участников подготовки и реализации фортификационных проектов, направленных на освоение русско-китайских рубежей Иркутской «пограничной» губернии, можно в полной мере назвать «собирателями земли русской» в Забайкалье.

Результаты сравнительного анализа графических материалов позволяют провести линию преемственности от типовых проектов из Инструкции генерал-фельдцейхмейстера П. И. Шувалова 1760 г. к проектам действовавшего согласно этому документу премьер-майора Я. Тевяшова, и далее к проектам инженер-поручика И. Чурнашова, воспринявшего основы проектных предложений своих предшественников и использовавшего их в своих собственных проектных разработках для крепостей Нерчинской и Селенгинской линий. О преемственности также можно говорить в отношении общей трассировки линий – в своем проекте И. Чурнашов совместно с иркутским губернатором А. И. Брилем в 1772 г. назначили укрепления в тех же местах, где их планировали возвести по проекту Соймонова – Шувалова – Тевяшова.

Проанализированные графические и письменные материалы позволили получить ценные данные о круге обязанностей, возлагавшихся военных инженеров той эпохи, о технологии проектирования фортификационных объектов, а также о проектной и военно-инженерной культуре XVIII в.

И проекту Соймонова – Шувалова – Тевяшова, и проекту Гантимурова – Бриля – Чурнашова было свойственно следование правилам европейской теории фортификации, выраженное в применение в проектах крепостей тенального и бастионного фронта, а также подходов русского регулярного градостроительства при проектировании внутренних территорий укреплений. Это же, как показали наши предыдущие исследования, было свойственно проектированию долговременных линейных укреплений в Западной Сибири. В этой связи можно утверждать о наличии универсальных подходов к проектированию фортификационных объектов, общих для всей Сибири. Это дает основания говорить о том, что опыт строительства укреплений по оборонительным линиям в Западной Сибири был перенесен в Восточную Сибирь.

Огромный вклад в создание рассмотренных фортификационных проектов внесли как высокопоставленные чиновники (сибирский губернатор Ф. И. Соймонов, генерал-фельдцейхмейстер П.И. Шувалов, иркутский губернатор А. И. Бриль), так и военные руководители на местах (в лице пограничного начальника В. В. Якоби и командующего нерчинским участком границы князя П. Гантимурова), взявшие на себя выдвижение инициатив и теоретическую разработку проектов. Не менее заметный вклад внесли и «рядовые» военные инженеры Я. Тевяшов и И. Чурнашов, принявшие на себя трудности непосредственной реализации проектов протяженных фортификационных комплексов в суровых условиях Забайкалья. Особенности и генезис конкретных разработок этих специалистов предстоит еще только оценить, однако значимость роли, которую они сыграли в подготовке и реализации вверенных им фортификационных проектов, очевидна уже сейчас. Если фигуры перечисленных выше крупных чиновников в той или иной степени известны, то имена премьер-майора Якова Тевяшова и инженер-квартермейстера Ивана Чурнашова еще только предстоит вернуть в историю русской фортификации XVIII в. Оставленное ими ценное графическое наследие позволяет характеризовать этих военных инженеров как сведущих профессионалов, обладавших глубокими знаниями в области теории фортификации и знавших основы градостроительного проектирования.

Полагаем, что полноценное раскрытие значения графических материалов, созданных в рамках разработки проектов Соймонова – Шувалова – Тевяшова и проекта Гантимурова – Бриля – Чурнашова, возможно лишь на основе детальной реконструкции общей исторической канвы освоения русско-китайских рубежей. Именно в этом ключе мы планируем продолжить наше междисциплинарное исследование.

Список использованной литературы и источников

1.                 Андриайнен, С.В. Империя проектов: государственная деятельность П.И. Шувалова / С.В. Андриайнен. – С.-Петербург: Изд-во СПбГУЭФ, 2011. – 239 с. – Текст: непосредственный.

2.                 Артемьев, А.Р. Города и остроги Забайкалья и Приамурья во втор. пол. 17-18 вв. / А.Р. Артемьев. – Владивосток: ДВО РАН, Ин-т истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, 1999. – 335 с. – Текст: непосредственный.

3.                 Артемьев, А.Р. Селенгинский острог / А.Р. Артемьев, А.В. Дроботушенко, А.С. Зуев. – Текст: электронный // Библиотека сибирского краеведения [сайт]. – URL: https://bsk.nios.ru/enciklodediya/selenginskiy-ostrog (дата обращения: 27.10.2025).

4.                 Беспрозванных, Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII - середина XIX в. / Е. Л. Беспрозванных. – Москва: Наука, Гл. ред. вост. лит., 1983. – 206 с. – Текст: непосредственный.

5.                 Буссе, Ф. Забайкальское инородческое войско: исторический очерк / Ф. Буссе. – Москва: Тов-во тип. А.И. Мамонтова, 1897. – 33 с. – Текст: непосредственный.

6.                 Васильев, А.П. Забайкальские казаки: исторический очерк: [в 3 томах]. Т. 2. / А.П. Васильев. – Чита: тип. Войскового хозяйственного правления Забайкальского казачьего войска, 1916. – 267 с. – Текст: непосредственный.

7.                 Венюков, М.И. Очерк старых и новых договоров России с Китаем, составленный М. Венюковым / М.И. Венюков. – С.-Петербург: тип. В. Безобразова и К°, 1861. – 59 с. – Текст: непосредственный.

8.                 Вибе, П.П. Сибирские линии / П.П. Вибе, А.П. Михеев, Н.М. Пугачева. – Текст: непосредственный // Омский историко-краеведческий словарь. – Москва: Отечество, 1994. – С. 239-242.

9.                 Власть в Сибири: 16 – нач. 20 в. / сост. М.О. Акишин, А.В. Ремнев. – Новосибирск: Сова, 2005. – 694 с. – Текст: непосредственный.

10.            Военная энциклопедия: [в 18 т.]. Том 12: Кальяри – Коалиционные войны. – С.-Петербург: Тип. Т-ва И.Д. Сытина. – 1913. – 350 с. – вкладка без пагинац. после с. 512. – URL: https://runivers.ru/lib/book3046/9616/ (дата обращения: 27.10.2025). – Текст: электронный.

11.            Вольская, Л.Н. Архитектурно-градостроительное наследие Сибири / Л.Н. Вольская. – Новосибирск: Новосиб. гос. архит.-худож. акад., 2008. – 240 с. – Текст: непосредственный.

12.            Гергилев, Д.Н. Административно-территориальное управление Сибирью в имперском регионализме 18 – нач. 20 в.: специальность 07.00.02. «Отечественная история»: диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук / Гергилев Денис Николаевич; Сибирский федеральный университет. – Красноярск, 2020. – 533 с. – URL: https://kemsu.ru/upload/iblock/679/6799093d2d980e9037c1e52cd7787703.pdf (дата обращения: 27.08.2025). – Текст: электронный.

13.            Гольденберг, Л. А. Каторжанин – сибирский губернатор. Жизнь и труды Ф. И. Соймонова (1692-1780) / Л. А. Гольденберг. – Магадан: Кн. изд-во, 1979. – 287 с. – Текст: непосредственный.

14.            Дмитриев, С.В. Халха / С.В. Дмитриев. – Текст: электронный // БРЭ 2004-2017 [сайт]. – URL: https://old.bigenc.ru/world_history/text/4728566 (дата обращения: 18.10.2025).

15.            Златкин, И.Я. История Джунгарского ханства (1635-1758) / Златкин И.Я. – Издательство Москва: Наука, 1964. – 480 с. – Текст: непосредственный.

16.            Зуев, А.С. Русское казачество Забайкалья во втор. четв. 18 – перв. пол. 19 вв. / А.С. Зуев. – Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 1994. – 191 с. – Текст: непосредственный.

17.            История Сибири с древнейших времен до наших дней: [в 5 тт; 1968-1969]. Т. 2: Сибирь в составе феодальной России / авт. В. А. Александров, З.Я. Бояршинова и др.; ред. тома В. И. Шунков; гл. ред. А.П. Окладников и В.И. Шунков; АН СССР; Отд. Истории АН СССР; Сиб. отд.; Ин-т истории, филологии и философии. – Ленинград: Наука, Ленингр. отд., 1968. – 538 с. – Текст: непосредственный.

18.            История Сибири: [в 4 тт.]. Т.3: Новое время (кон. 16–нач. 20 вв.) / отв. ред. А.Х. Элерт, М.В. Шиловский; Мин-во науки и высш. обр. РФ, СО РАН, Ин-т истории, Ин-т археологии и этнографии; Рос. ист. общ-во. – Новосибирск: ИАЭТ СО РАН, 2023. – 812 с. – URL: https://clck.ru/3NtpBy (дата обращения: 28.08.2025). – Текст: электронный.

19.            Итоги ВПН-2020. Том 1 Численность и размещение населения [Всероссийская перепись населения 2020 г.] – Текст: электронный // Федеральная служба государственной статистики [сайт]. – URL: https://rosstat.gov.ru/vpn/2020/Tom1_Chislennost_i_razmeshchenie_naseleniya (дата обращения: 27.10.2025).

20.            Канцелярия генерал-поручика Бриля А.И. [Ф. 149, 1 оп., 6 ед. хр., крайние даты: 1762-1763] – Текст: электронный // Путеводители по российским архивам [сайт]: Российский государственный военно-исторический архив: в 4 тт. Т 1. – Москва: РОССПЭН, 2006. – 512 с. –URL: http://guides.rusarchives.ru/node/15137 (дата обращения: 18.10.2025).

21.            Кочедамов, В.И. Первые русские города Сибири / В.И. Кочедамов. – Mосква: Стройиздат, 1978. – 187 с. – Текст: непосредственный.

22.            Крадин, Н.П. Забайкальские фортеции [в Гл. 3] / Н.П. Крадин. – Текст: непосредственный // Градостроительство Сибири [В.Т. Горбачев, Н.Н. Крадин, Н.П. Крадин и др.; под общ. ред. В.И. Царева]; Рос. акад. архитектуры и строит. наук, НИИ теории и истории архитектуры и градостроительства РААСН. – С.-Петербург: Коло, 2011. – [783 с., ил., карт.; 26]. – С. 200-209.

23.            Линии роста. Памятники историко-культурного наследия пограничья России 16-18 вв. Приуралье, Сибирь и Дальний Восток / сост. Могилевский К.И., Гагкуев Р.Г., Багрин Е.А. и др.; Рос. ист. общ-во. – Москва: Кучково поле Музеон, 2024. – 424 с. – Текст: непосредственный.

24.            Наставление посла Ю. Л. Головкина членам посольства и их подписка о неразглашении результатов научных изысканий и открытий, полученных в ходе поездки в Китай (№158, 1805 г.). – Текст: электронный // Восточная литература [сайт]: Русско-китайские отношения в XIX в., Т. 1: 1803-1807. – Москва: Институт Дальнего Востока РАН, 1995. – URL: https://clck.ru/3PoNfN (дата обращения: 18.10.2025).

25.            Паликова, Т. В. Кяхта / Т.В. Паликова // Библиотека сибирского краеведения [сайт]. – URL: https://bsk.nios.ru/enciklodediya/kyahta (дата обращения: 27.10.2025).

26.            Пятнов, А. П. Головкин Юрий Александрович / А. П. Пятнов. – Текст: электронный // БРЭ 2004-2017 [сайт]. – URL: https://old.bigenc.ru/domestic_history/text/3792864 (дата обращения: 18.10.2025).

27.            Резун, Д.Я. Сибирь, кон. XVI – нач. XX в.: фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов / Д.Я. Резун, М.В. Шиловский; СО РАН, Объед. ин-т истории, филологии и философии, Ин-т истории. – Новосибирск: Сова, 2005. – 193 с. – Текст: непосредственный.

28.            Российская Империя. Законы. Высочайше утвержденный штат Иркутского наместничества: № 15682 [6 марта 1783]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 21. – С. 876. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php?regim=4&page=876&part=94 (дата обращения: 28.10.2025). – Текст: электронный.

29.            Российская Империя. Законы. Дополнительные правила касательно Иркутской губернии: № 15683 [6 марта 1783]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 21. – С. 876-878. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php?regim=4&page=876&part=94 (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

30.            Российская Империя. Законы. О составлении Иркутской губернии из четырех областей: № 15675 [2 марта 1783]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 21. – С. 873. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

31.            Российская Империя. Законы. О учреждении Колыванской области: № 14868 [1 мая 1779 г.]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 20. – С. 814-817. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

32.            Российская Империя. Законы. Об устройстве Иркутского наместничества: № 15680 [6 марта 1783]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 21. – С. 875. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=94&regim=3 (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

33.            Российская Империя. Законы. Об учинении в Сибирском Царстве другой Губернии, под названием Иркутской: № 12269 [19 октября 1764]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 16. – С. 944. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=71&regim=3 (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

34.            Российская Империя. Законы. Об учреждении Тобольского наместничества из двух областей, Тобольской и Томской, и о разделении оных на уезды: № 15327 [19 января 1782]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 21. – С. 385. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=94&regim=3 (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

35.            Российская Империя. Законы. Учреждение для управления губерний Всероссийской империи. Ч 1: № 14392 [7 ноября1775]. – Полный свод законов Российской Империи. Собр. 1. Т. 20. – С. 229-304. – URL: https://nlr.ru/e-res/law_r/search.php (дата обращения: 29.08.2025). – Текст: электронный.

36.            Рувики [сайт; новая российская интернет-энциклопедия]. – Текст: электронный. – URL: https://company.ruwiki.ru/ (дата обращения: 27.10.2025).

37.            Русское градостроительное искусство: [в 5 тт.] / под общ. ред. Н.Ф. Гуляницкого; Рос. акад. архитектуры и строит. Наук; НИИ теории архитектуры и градостроительства. – Москва: Стройиздат, 1993-1995, 1997, 1998. – Текст: непосредственный.

38.            Сенатский архив: [в 15 тт.]. Т. 11: Протоколы Правит. Сената 1759 г.; Указы и повеления Имп. Екатерины II; Протоколы Правит. Сената 1760 г. – С.-Петербург: Сенатская тип., 1904. – 483, 23 с. – URL: https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_003917588/ (дата обращения: 31.08.2025). – Текст: электронный.

39.            Сенатский архив: [в 15 тт.]. Т. 12: Протоколы Правит. Сената 1761, 1762 и 1763 гг.; Указы и повеления Имп. Екатерины II. – С.-Петербург: Сенатская тип., 1907. – 706, 41, [2] с. – URL: https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_003917587/ (дата обращения: 31.08.2025). – Текст: электронный.

40.            Сенатский архив: [в 15 тт.]. Т. 13: Протоколы Правит. Сената по Секретной экспедиции 1764 и 1765 г.; Указы и повеления Имп. Екатерины II за июль-декабрь 1763 и январь 1764 г. – С.-Петербург: Сенатская тип., – 1909. – XXXVIII, 614 с. – URL: https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_003917586/ (дата обращения: 31.08.2025). – Текст: электронный.

41.            Словцов, П.А. Историческое обозрение Сибири [в 2 тт.] / П.А Словцов. – СПб: Тип. И. Н. Скороходова, 1886. – Кн. 2: С 1742 по 1823 г. – XXVI, 364, V с.  – URL: https://www.prlib.ru/item/416621 (дата обращения: 17.10.2025). – Текст: электронный.

42.            СП 42.13330.2016. Градостроительство. Планировка и застройка городских и сельских поселений [актуализированная редакция СНиП 2.07.01-89*]: издание официальное: утвержден Приказом Минстроя России от 30.12.2016 N1034/пр: дата введения 01.07.2017. – М: Мин-во строит-ва и ЖКХ РФ, 2016. – 101 с. – URL: https://www.minstroyrf.gov.ru/docs/14465/ (дата обращения: 17.10.2025). – Текст: электронный.

43.            «Станичный Форпост» возродили в Закаменском районе Бурятии. – Текст: электронный // Буряад Үнэн [сайт; Правовой портал Республики Бурятия]. – URL: https://burunen.ru/news/society/103907-stanichnyy-forpost-vozrodili-v-zakamenskom-rayone-buryatii/ (дата обращения: 27.10.2025).

44.            Столетие Военного министерства. 1802-1902: [в 13 тт.]. Т. 11. Ч. 4: Землеустройство казачьих войск: исторический очерк / сост. стат. советник Н.А. Чернощеков; гл. ред. ген. от кавалерии Д.А. Скалон [обл. и виньетки худож. Н. Самокиш]. – С.-Петербург: тип. т-ва М.О. Вольф, 1911. – 457 с. – ил. – Текст: непосредственный.

45.            Столетие Военного министерства. 1802-1902: [в 13 тт.]. Т. 11: Главное управление казачьих войск: исторический очерк; Ч. 1 / сост. подполк. А.И. Никольский и др.; гл. ред. ген.-лейт. Д.А. Скалон [обл. и виньетки худож. Н. Самокиш]. – С.-Петербург: Синодальная тип., 1902. – 1413 с. – [прилож.]. – Текст: непосредственный.

46.            Столетие Военного министерства. 1802-1902: [в 13 тт.]. Т. 7: Главное Инженерное управление: ист. очерк. Ч. 1: Царствование Императора Александра I. Оч. 2: Результаты деятельности инженерного управления. Строительство и инженерные войска / сост. воен. инж. ген.-майор И.Г. Фабрициус [обл. и виньетки худож. Н. Самокиш]. – С.-Петербург: Слово, 1902. – 457 с. – ил. – Текст: непосредственный.

47.            Сычевский, Е.И. Историческая записка о китайской границе, составленная советником Троицко-Савского пограничного правления Сычевским в 1846 году / Е. И. Сычевский; сообщ. В.Н. Баснин. – Москва: Имп. общ-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1875. – 300 с. – Текст: непосредственный.

48.            Шемелина, Д.С. Забайкальские линейные крепости 18 века: малоизвестные материалы о забытых фортециях «европейского типа» / Д.С. Шемелина. – Текст: непосредственный // Архитектурное наследство. – 2023. – № 78. – С. 32-46. 

49.            Шемелина, Д.С. Инструкция 1760 г. графа П.И. Шувалова: комплекс архивных документов о крепостях «европейского типа» в Восточной Сибири / Д.С. Шемелина. – Текст: непосредственный // Архитектурное наследство. – 2013. – Вып. 58. – С. 104–122. 

50.            Шемелина, Д.С. Неф-Бризак: истоки, циркуляция и влияния планировочной модели в европейском военном градостроительстве / Д.С. Шемелина. – DOI 10.25995/NIITIAG.2021.16.1.021. – Текст: непосредственный // Вопросы всеобщей истории архитектуры. – 2021. – №16 (1). – С. 124-145.

51.            Шемелина, Д.С. Формирование планировочной структуры укреплений сибирских оборонительных линий 18 в.: специальность 05.23.20 «Теория и история архитектуры, реставрация и реконструкция историко-архитектурного наследия»: автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата архитектуры / Шемелина Дарья Сергеевна; Новосиб. гос. архит.-худож. акад. – Москва, 2010. – 26 с. – Место защиты: НИИ теории и истории архитектуры и градостроительства. – Текст: непосредственный.

52.            Энциклопедия Забайкалья [сайт; регион., науч., универсал., справоч. проект; реализ. при поддержке Правительства Забайкальского края]. – Текст: электронный. – URL: https://ez.chita.ru/?ysclid=mhfvaeugi8729883824 (дата обращения: 27.10.2025).

53.            Bukal, G. Prussian star forts in the 18th century / G. Bukal. – Text: direct // Fort. – 2011. – No. 39. – P. 3-56.

54.            Lampe, Ph. Ch. Die in Bataille victorisirende Vestung / Ph. Ch. Lampe. – Nuremberg: Christoph Weigel, 1738. – Text: direct.

55.            Pollak, M. Cities at War in Early Modern Europe / M. Pollak. – New York: Cambridge University Press, 2010. – 354 p. – Text: direct.

56.            Shemelina, D. Count P. Shuvalov’s 1760 Instruction on designing fortresses on defensive lines in East Siberia: between prescription and flexibility / D. Shemelina. – Text: digital // Revista de História da Arte. – 2018. – No.13: Cidade (in)defesa. – P. 140-157. – URL: https://institutodehistoriadaarte.files.wordpress.com/2018/11/rha_13-140-157.pdf (last access: 27.10.2025).

57.            Shemelina, D. “German fortification theory: diffusion into the architectural practice of building fortresses on the defense lines in Siberia in the 18th cent.”: report on the project funded by SNSF / D. Shemelina, T. Büchi. – Text: direct // Scholion. Bulletin der Stiftung Bibliothek Werner Oechslin. – 2016. – No.10. – P. 176-187.

58.            Shemelina, D. Projects of 18th century Transbaikalian fortresses: Siberian interpretations of the European fortification theory / D. Shemelina. – DOI 10.17401/studiericerche.9.2021-shemelina. – Text: digital // Studi e Ricerche di Storia dell’Architettura: rivista dell’Associazione Italiana Storici dell’Architettura. – 2021. – No 9. – P. 8-5. – URL: https://www.aistarch.org/studi-e-ricerche-di-storia-dellarchitettura-numero-09-2021/ (last access: 27.10.2025).

59.            РГАВМФ. Ф. 3л, оп. 23, ед. хр. 968.

60.            РГАДА. Ф. 248, оп. 113, ед. хр. 1527.

61.            РГАДА. Ф. 248, оп. 160, ед. хр. 1892.

62.            РГАДА. Ф. 248, оп. 160, ед. хр. 1893.

63.            РГАДА. Ф. 248, оп. 160, ед. хр. 1894.

64.            РГАДА. Ф. 248, оп. 160, ед. хр. 1895.

65.            РГВИА. Ф. 418, оп. 1, ед. хр. 1084.

66.            РГВИА. Ф. 418, оп. 1, ед. хр. 1093.

67.            РГВИА. Ф. 418, оп. 1, ед. хр. 1102.

68.            РГВИА. Ф. 418, оп. 1, ед. хр. 1110.

69.            РГВИА. Ф. 846, оп. 16, ед. хр. 26139.