«КОРНИЛОВЩИНА» В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ КОНЦА 1940-Х – 1980-Х ГГ.

«Великий Октябрь» занимал одно из центральных мест в советской исторической науке, что побуждало исследователей устремлять свой пристальный взор на связанные с ним события. Одним из таких событий было выступление Верховного главнокомандующего, генерала от инфантерии Л.Г. Корнилова в августе 1917 г., ставшее своеобразной «прелюдией к большевизму». Советская концепция «корниловщины» прошла все стадии развития – от зарождения до затухания, что позволяет рассматривать ее как самодостаточный историографический феномен.

Конфликт между Ставкой и Временным правительством стал поворотным моментом в истории революции 1917 г. Он не только углубил разрыв между солдатами и офицерским корпусом, но и запустил «механизм гражданской войны» [43, с. 113]. Проблематика выступления охватывает широкий спектр вопросов и находится на пересечении военной, политической, правовой и других сфер, что создает возможности для внедрения новых подходов при ее рассмотрении.

Не существует общепринятого обозначения корниловского феномена: термины «корниловщина», «корниловский мятеж», «корниловское выступление» и др. отражают определенные модели интерпретации общественно-политических процессов 1917 г. Данные идеи культивировались современниками в Советской России и за рубежом, поэтому совокупность авторов можно разделить на «победителей» – членов РСДРП(б) и «побежденных» – представителей эмиграции. Вскоре интеллектуальное наследие участников событий попало в руки историков, которые взяли на себя задачу выстроить целостную картину прошлого. Поэтому чрезвычайно важно обращать внимание как на специфику формирования подобных терминов, так и на особенности их трактовки не только очевидцами, но и специалистами.

В настоящей статье в рамках подходов «истории идей» [72] предпринята попытка рассмотреть особенности эволюции понятия «корниловщина» и стоящей за ним концепции, ее актуализации и объективации в историографии в наиболее плодотворный период – с конца 1940-х по 1980-е гг. Внедрение количественных методов, в частности контент-анализа, позволило проследить динамику использования ключевых терминов, характеризующих выступление Л.Г. Корнилова в советской историографии. В качестве перспективы дальнейшего изучения можно отметить необходимость в привлечении новых работ для анализа, а также расширение понятийного корпуса. Системность, взаимосвязь и смысловое наполнение терминов определялись самими авторами, вследствие чего в данной работе приводятся примеры обращения специалистов к этим категориям в виде таблиц, в которых отражены: понятие («контрреволюция», «корниловщина», «заговор», «мятеж», «выступление»), количество употреблений, а также выборка контекстуальных примеров употребления. Каждая таблица соответствует конкретной работе (см. приложения). При подсчете количества употреблений отсеивались примеры, не относящиеся к теме. Так, понятие «выступление» в значении устной речи не рассматривалось.

Результаты анализа оформлены в виде таблиц и диаграмм. В данную выборку входят лишь обозначенные термины. Концентрация исключительно на существительных позволила ограничиться ключевыми примерами искомой терминологии, поэтому прочие производные однокоренные слова, образованные от этих понятий, не приводятся, ввиду того что это значительно расширит выборку и сделает ее ситуативной.

Для анализа были отобраны шесть работ советских авторов. Статья Г.Н. Голикова берется в качестве исключения (дата ее публикации выходит за установленные в исследовании хронологические рамки) как одна из первых работ по корниловщине, опубликованных после издания «Истории ВКП(б). Краткий курс» (далее – «Краткий курс») (см.: Таблица 1, Диаграмма 1) [13; 38]. Статьи Н.Я. Иванова и Н.Ф. Славина (см.: Таблица 2, Диаграмма 2; Таблица 3, Диаграмма 3) [31; 73]. Монография А.Е. Иоффе, посвященная русско-французским отношениям в 1917 г., для анализа была выбрана только IV глава, затрагивающая корниловское выступление (см.: Таблица 4, Диаграмма 4) [35, с. 210–232]. Монографии М.И. Капустина и В.Д. Поликарпова (только вторая часть работы), в которых авторы сконцентрировались на изучении военной стороны вопроса (см.: Таблица 5, Диаграмма 5; Таблица 6, Диаграмма 6) [39; 63, с. 202–367].

Результаты работы необходимы для последующего сопоставления и оценки достижений современной исторической науки в разработке тем, связанных с историей войн и революций в России начала XX в.

Степень изученности. Первые работы, посвященные истории «корниловщины» – В.Ф. Владимировой, Е.И. Мартынова, О.Н. Чаадаевой – были написаны в 1920-е гг. [9; 58; 80]. Несмотря на различие во взглядах, исследователи не уделили внимание анализу и критике работ друг друга. Советские историки начали заниматься историографией вопроса только с конца 1940-х – начала 1950-х гг. – в период расцвета интереса к теме. Проблематика «корниловщины» стала разрабатываться в рамках статей, монографий и диссертационных исследований [31; 35; 45], что побуждало ученых обращаться к наработкам специалистов предыдущих лет.

Среди современных трудов стоит выделить монографию А.Н. Егорова [28], посвященную особенностям изучения истории российского либерализма конца XIX – первой четверти XX вв. Интеллектуальное наследие современников (мемуары, публицистика и пр.) используется в качестве историографического источника. Учитывая специфику работы, А.Н. Егорова в первую очередь интересовали позиции историков и очевидцев относительно степени участия партии Народной свободы в подготовке «корниловского заговора». Поэтому, несмотря на то что «дискуссионным проблемам историографии корниловщины» отводится подглава [28, с. 222–243], многие аспекты проблемы остались вне поля зрения автора.

Следует также отметить статью Б.И. Колоницкого и К.В. Годунова [44], в которой предпринимается попытка «реконструировать восприятия “корниловщины” современниками» [39, с. 78].

За последние три десятилетия в научный оборот был введен значительный массив архивных документов, посвященных «корниловскому делу» [12; 24; 25]. Тем не менее в современной исторической науке проблематика «выступления» рассматривается в качестве сопутствующего сюжета, а не в рамках самостоятельного комплексного исследования.

В современной историографии прослеживается тенденция к пересмотру оценок советской исторической науки относительно отдельных общественно-политических деятелей и организаций. Можно говорить о наличии моды на биографические исследования, посвященные участникам и очевидцам событий августа 1917 г. Были опубликованы работы, посвященные А.Ф. Керенскому, Л.Г. Корнилову, Б.В. Савинкову, В.С. Завойко, «Союзу офицеров армии и флота» и др., в которых корниловскому делу, учитывая жанровую составляющую, отводилось не так много места [62; 76; 77; 79; 81; 82].

Корниловское выступление и общество в 1917 г. Открытое столкновение Ставки Верховного главнокомандующего в Могилеве с Временным правительством и начавшийся впоследствии судебный процесс над участниками «корниловского дела» приковывали внимание российской общественности – страницы прессы пестрили новыми заголовками: «Ставка и Савинков», «Россия должна знать всю правду о “заговоре” Корнилова», «Суд, а не расправа» и т.д. [27; 68; 24, с. 91–92]. Статьи в периодических изданиях знакомили публику с новыми материалами, проливавшими свет на подробности «мятежа», что в свою очередь вызывало очередной всплеск обсуждений относительно его сущности.

Сюжеты, связанные с корниловским делом, периодически всплывали среди представителей русской эмиграции – постепенно взгляды очевидцев на события конца августа нашли отражение на страницах мемуаров. А.Ф. Керенский представил свою точку зрения в работе «Дело Корнилова», опубликованной в 1918 г., а в 1920-х гг. свет увидели мемуары современников: командующего Юго-Западным фронтом А.И. Деникина, министра иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюкова и др. [40; 26; 59]. В 1936 г. в газете «Последние новости» были напечатаны воспоминания главы Военного ведомства Временного правительства А.И. Гучкова, в которых он также касался сюжетов, связанных с делом Л.Г. Корнилова [17; 18; 19; 20; 21; 22; 23]. Это положило начало возрождению дискуссий о сущности корниловского заговора, в них приняли участие промышленник-финансист А.И. Путилов, бывший товарищ председателя Республиканского центра инженер П.Н. Финисов, генерал-лейтенант В.И. Сидорин, А.Ф. Керенский и др. [4; 7; 65; 66; 2; 3; 71; 5; 6]. Министр-председатель, для которого доказательство мятежа стало идеей-фикс, впоследствии часто возвращался к этому сюжету [41, с. 319–337; 42, с. 431–445].

Таким образом, интерпретации «корниловского выступления», представленные в трудах современников 1917–1920-х гг., не застыли во времени, а продолжали эволюционировать в последующих редакциях. Разработка соответствующих концепций сопровождалась не только авторской рефлексией, но и выработкой особого понятийного аппарата: используя определенную оптику при рассмотрении августовской борьбы Могилева и Петрограда, ее предпосылок, причин и последствий, авторы оперировали терминологией, которая концептуально соответствовала их позициям. К примеру, называя действия Л.Г. Корнилова «мятежом», А.Ф. Керенский указывает на преступные действия генерала – покушение на государственный строй путем свержения легитимной власти – Временного правительства (в соответствии с 100 статьей Уголовного уложения 1903 г.). В свою очередь, данный термин сохраняется и в арсенале советских авторов. В зависимости от контекста он либо использовался в его первоначальном значении (при анализе деятельности Временного правительства), либо подвергался смысловой корректировке (антиправительственная коннотация «мятежа» замещалась антисоветской-антинародной).

Формирование и развитие советской концепции «корниловщины». Говоря о «корниловщине» как о концепции, представленной советскими историками конца 1940-х – 1950-х гг., нельзя не затронуть работы ее непосредственных вдохновителей – В.И. Ленина и И.В. Сталина, интеллектуальное наследие которых составили ее теоретический фундамент. В условиях политической борьбы 1917 г. лидеры Российской социал-демократической рабочей партии большевиков в своих публицистических статьях и открытых письмах разоблачали контрреволюционную политику Временного правительства, уличая его министров в причастности к заговору Л.Г. Корнилова [48; 49; 51; 75]. Зафиксированные в них положения и понятийный словарь впоследствии были взяты на вооружение специалистами второй половины XX в.

Публицистический характер статей В.И. Ленина свидетельствует, что в его задачи не входило написание истории «корниловщины». Вождь пролетариата прагматично концентрировал свой взгляд на насущных вопросах, поэтому используемые им понятия подчас довольно стремительно наполнялись новыми смыслами – в зависимости от смены политической конъюнктуры или публикации новых материалов по «корниловскому делу».

В отличие от министра-председателя А.Ф. Керенского, большевики в своих публицистических текстах практически не оперировали понятием «мятеж», отдавая предпочтение таким наименованиям, как «заговор», «восстание» и т.д. В.И. Ленин зачастую применял понятие «корниловщина» для обозначения конкретного хронологического периода (с 26 по 31 августа, по аналогии с апрельским и июльским кризисами), во время которого рабочие и крестьяне под предводительством передовой революционной демократии – партии большевиков – дали отпор вооруженным частям Ставки:

«Союз большевиков с эсерами и меньшевиками против кадетов, против буржуазии еще не испытан. Или, если быть более точным, такой союз испытан только по одному фронту, только в течение пяти дней, 26–31 августа, во время корниловщины…» (первая половина сентября 1917 г.) [51, с. 221].

«В-третьих, факты говорят, что именно после 3–4 июля, именно в связи с разоблачением господ Церетели их июльской политикой, именно в связи с тем, что массы увидали в большевиках своих передовых борцов, а в “социал-блокистах” изменников, начинается развал эсеров и меньшевиков. Этот развал еще до корниловщины вполне доказан выборами 20-го августа в Питере, давшими победу большевикам и разгром “социал-блокистов”» (1 октября 1917 г.) [54, с. 337].

Помимо акцента на хронологическом аспекте, понятие «корниловщина» должно было включать и другие смысловые пласты – В.И. Ленин непременно подразумевал определенную политику буржуазии, заключавшуюся в установлении диктатуры путем вооруженного восстания, подготовка которого неизбежно предполагала заговор:

«А корниловское восстание представляло из себя поддержанный помещиками и капиталистами, с партией к.-д. во главе, военный заговор, приведший уже к фактическому началу гражданской войны со стороны буржуазии» (первая половина сентября) [51, с. 215].

«Относительно целей корниловщины мы все знаем, и никто из демократии не оспаривает, что эти цели состояли в диктатуре помещиков и буржуазии, в разгоне Советов, в подготовке восстановления монархии» (первая половина сентября) [51, с. 217].

Для В.И. Ленина детали подготовки заговора не были предметом первостепенного внимания, что подтверждается предложенными им хронологическими рамками события. Первостепенное значение приобретало само восстание, которое обнажило подлинную сущность буржуазии и кадетской партии как основных противников социалистической революции [48, с. 145]. К тому же стоит учитывать, что после разгона демонстраций 3–5 июля В.И. Ленин находился в подполье и не мог располагать всей полнотой информации о планах Ставки и Временного правительства [9, с. 99; 39, с. 76]. В представлении В.И. Ленина «корниловщина», апеллирующая к хронологическим рамкам, не ограничивается ими и наполняется конкретным содержанием. Так, под «корниловщиной» можно понимать совокупность политико-правовых и военных средств, направленных на взятие или получение власти насильственным путем. Несмотря на отсутствие четкой дефиниции в работах В.И. Ленина, советской историографии второй половины XX в. удастся вычленить сущностное содержание понятия из фрагментов его трудов.

Аналогичные построения отражены и в работах И.В. Сталина с той лишь разницей, что в его интерпретации «корниловщина» более четко встроена в процесс укрепления контрреволюции в период лета 1917 г.:

«Контрреволюция началась не со вчерашнего дня и не в связи с заговором Корнилова. Она началась по крайней мере в июне, когда правительство, перейдя в наступление на фронте, стало проводить политику репрессий; когда контрреволюционные генералы, сдав Тарнополь и взвалив всю вину на солдат, добились смертной казни на фронте; когда кадеты, саботируя министерство еще в июле и опираясь на поддержку союзного капитала, добились своей гегемонии внутри Временного Правительства; когда, наконец, вожди Ц.И.К. меньшевики и эсеры, вместо того, чтобы порвать с кадетами и объединиться с июльскими демонстрантами, обратили свое оружие против рабочих и солдат»… [74, с. 147].

Статьи большевистских лидеров В.И. Ленина и И.В. Сталина стали отправной точкой для формирования концепции «корниловщины». На начальном этапе не наблюдалось операционализации понятия. Не будучи объяснительной моделью или четко артикулированной концепцией, она представляла из себя набор авторских интерпретаций, необходимых для разъяснения более поздних политических феноменов, а также находилась под влиянием политической конъюнктуры. Структуру и специфику категориального аппарата, заложенного в статьях В.И. Ленина и И.В. Сталина можно представить следующим образом: «корниловщина» 1) как период столкновения Ставки и Петрограда (с конца августа по начало сентября), включенный в более широкий процесс борьбы «двух диктатур» – пролетариата и буржуазии и 2) как метод проведения контрреволюционной политики. «Заговор» – понятие, которое указывает на тайный характер деятельности контрреволюции. «Мятеж», «восстание», «выступление» и т.д. указывают на силовой способ достижения поставленных задач.

Идея «корниловщины», берущая свое начало в публицистических статьях В.И. Ленина, перешла на страницы исследовательских работ в 1920–1930-х гг. Потребовалось немало времени для того, чтобы это понятие начало четко ассоциироваться с протекавшими в 1917 г. глобальными социально-экономическими и политическими процессами, а не с конкретным событием – походом войск Ставки на Петроград. Только в 1950–1970-е гг. в трудах Н.Я. Иванова, М.И. Капустина, Н.Ф. Славина и др. [32; 33; 39; 73] идея «корниловщины» смогла раскрыться во всей полноте как концепция всеобъемлющей борьбы двух диктатур.

Первый этап формирования концепции «корниловщины», включающий в себя труды В.И. Ленина и И.В. Сталина, а также последующее изучение проблематики советскими исследователями 1920-х – 1930-х гг. (В.Ф. Владимировой, Е.И. Мартынова, О.Н. Чаадаевой), завершается вместе с публикацией «Краткого курса» в 1938 г. Несмотря на внутреннюю противоречивость ранних концепций историков, им удалось восстановить процесс формирования «заговора сил контрреволюции» и выработать ряд устойчивых положений. К тому же наметились определенные перспективы для расширения проблемного поля.

Несмотря на наличие у историков общего интерпретационного шаблона, их концептуальные построения оставались размытыми, т.к. не были встроены в рамки ленинского понимания «корниловщины». Апеллируя к свидетельствам непосредственных «корниловцев» – А.Ф. Керенского, А.И. Деникина, Б.В. Савинкова и др., историки частично впитывали их позицию. В результате базовые советские установки вступали в противоречие с отраженными в мемуарах позициями современников, что создавало сложности для выработки единой и последовательной линии при анализе «корниловщины».

Дальнейшее развитие концепции «корниловщины». С конца 1940-х гг. происходит актуализация проблематики «корниловщины» – тема заговора сил контрреволюции не была исчерпана, предстояло закрыть множество лакун. В научный оборот были введены новые источники, в том числе и архивные – делопроизводственная документация, отраженные на страницах периодических изданий дискуссии современников относительно генеральского заговора и его участников, воспоминания иностранных дипломатов, представителей генералитета и т.д.

К тому же требовался пересмотр наработок раннесоветских авторов: с публикацией «Краткого курса» культ В.И. Ленина и И.В. Сталина прочно закрепился в историографии «корниловщины», а статьи вождей стали важнейшими ориентирами при изучении заговора. С 1940-х по 1960-е. гг. активно публиковались полные собрания сочинений В.И. Ленина (IV-е и V-е издания) [53; 50] – статьи вождя стали первостепенным источником при трактовке заговора [1, с. 15; 33, с. 3]. Несмотря на то, что с конца 1950-х – 1960-х гг. позиция И.В. Сталина не могла упоминаться напрямую, отказа от смыслового содержания изданных им статей не произошло: имя И.В. Сталина было вычеркнуто, но его интеллектуальное наследие сохранилось. В этом и заключается существенное отличие новых концепций от разрозненных предыдущих в 1920-х гг., где прослеживается определенный «дефицит» идей, выработанных большевистскими лидерами.

Холодная война также стимулировала желание историков оценить влияние иностранного капитала в деле Л.Г. Корнилова. Педалирование иностранного фактора было особенно актуальным в условиях еще не начавшейся деэскалации напряженности в отношениях с капиталистическим лагерем. Так, в качестве одного из главных зарубежных «спонсоров» контрреволюции в России выдвигаются США [1, с. 23]. Подобная тенденция, учитывая проводимые советскими исследователями параллели между «корниловщиной» и Гражданской войной, могла также подкрепляться опытом изучения «Белого дела» в 1930-е гг., поскольку на соответствующие режимы был навешен ярлык «зависимости от иностранных государств» [78, с. 37].

С точки зрения специалистов, разгром контрреволюционного мятежа в конце лета 1917 г. силами большевизма внес значительный вклад в победу Октября [10; 14; 15; 61; 64; 67]. Авторы концентрируют внимание на таких его составляющих, как разоблачение большевиками контрреволюционных замыслов буржуазии и ее пособников; ведущей роли петроградского пролетариата [32, с. 230]; отрицание каких-либо заслуг А.Ф. Керенского в подавлении «корниловской авантюры».

Разгром корниловского движения силами большевизма стал своего рода предтечей Октября. Чтобы не умалять значения социалистической революции 1917 г., авторы обращаются к ее противникам, затрагивая при этом и т.н. период второй корниловщины. Во многом это и обусловило отход от бытовавшего в 1940-х гг. мнения о бесполезности изучения контрреволюционного движения [24, с. 15].

Анализ «природы корниловского феномена», его участников, их целей, перипетий мятежа и т.д., во-первых, показывал, что пособники контрреволюции не просто эфемерная тень, исчезнувшая от дуновения могучего пролетариата, а самая что ни на есть настоящая угроза Октябрю [32, с. 42.]. Во-вторых, создавал условия и предвещал переход к ключевому аспекту темы – «антикорниловскому движению». К примеру, в заглавиях двенадцати из четырнадцати работ, опубликованных с 1947 по 1959 гг., термин «корниловщина» (и пр. производные) употреблялся применительно к борьбе партии большевиков против заговора [1; 10; 16; 21; 29; 31; 34; 45; 55; 57; 60; 61; 64; 73].

Империалисты союзных стран, буржуазная общественность, Временное правительство совместно с эсеро-меньшевистскими соглашателями и др. проделали серьезную работу в попытках насадить диктатуру: локауты на заводах – «экономическая корниловщина» [1, с. 8], травля окопного большевизма и простого солдата, смертная казнь на фронте, сдача Риги и т.д. – так авторы стремятся показать, что контрреволюция действовала решительно [32, с. 42]. Абсолютное большинство историков, следуя за положениями В.И. Ленина, определяют статус кадетской партии как «куратора» контрреволюционного процесса [1, с. 5, 16–17, 20]. При этом происходит определенная корректировка врагов революции – к ним причисляются «эсеро-меньшевистские соглашатели» [32, с. 59, 82].

Примечательно, что «Союз офицеров армии и флота» выдвигается на первое место, «принимает самое деятельное участие в подготовке вооружённого переворота» [39, С. 132]. Ранее авторы в качестве главенствующих организаций выдвигали «Военную лигу» и «Республиканский центр» [9, с. 37–39, 50–51].

Как было отмечено, в условиях Холодной войны возрос интерес к роли участников «сердечного согласия» в становлении заговора контрреволюции. Западный мир в лице Англии, Франции и США с настороженностью смотрел на события февраля 1917 г. Преследуя цель «закабалить» Россию посредством экономического давления на Временное правительство, увеличения влияния местной транснациональной буржуазии и т.д., страны Антанты, по мнению авторов, способствовали искоренению большевизма [32, с. 79–82]. Ф.И. Видясов подчеркнул верховенство союзников в борьбе с В.И. Лениным, и, таким образом, партия кадетов в его статье была сдвинута с вершины «заговорщической пирамиды» [8, с. 51–54]. Союзники были заинтересованы в установлении твердой власти в стране – на роль диктатора выдвигали представителей военного руководства армии: М.В. Алексеева, А.В. Колчака и, в конечном счете, Л.Г. Корнилова [8, с. 55]. Как и в большинстве работ данного периода, А.Ф. Керенский рассматривается в качестве «социалистической маскировки» диктатуры [8. С. 54]. Стоит добавить, что Ф.И. Видясов, говоря о причинах конфликта председателя и «главковерха» в конце августа 1917 г., вслед за авторами «Краткого курса» [38, С. 192], сместил акцент с борьбы за власть на личные опасения А.Ф. Керенского перед грозным пролетариатом [8. С. 63].

Изучение деятельности союзников во внутриполитических делах России позволило говорить и об агентах иностранного капитала, находящихся в непосредственной близости как от Л.Г. Корнилова, так и от А.Ф. Керенского. К примеру, в ряды шпионов был записан не только вернувшийся из Англии А.Ф. Аладьин, но и «управвоенмин» Б.В. Савинков [34, с. 60–77; 32, с. 74].

Введение в научный оборот новых источников – воспоминаний А.И. Путилова, Е.П. Семенова и др., способствовало тому, что в 1950–1960-х гг. возрос интерес к деятельности промышленников-финансистов в 1917 г., в том числе и в деле Корнилова [11; 46]. Особое внимание отводилось роли В.С. Завойко – ординарцу Верховного главнокомандующего. С точки зрения авторов, он находился в непосредственном контакте с предпринимательскими кругами, в частности с А.И. Путиловым – членом «Общества экономического возрождения России». Позднее, в конце 1980–1990-х гг. была опубликована работа Г.З. Иоффе [36], в которой также был затронут данный вопрос. Однако автор не акцентировал внимание на связях ординарца с кругами промышленников–финансистов, за что критиковался впоследствии Ф.А. Селезневым [69, с. 17–18; 70, с. 115].

Наибольший вклад в изучение проблематики «корниловщины» в рамках советской историографии внесли Н.Я. Иванов и М.И. Капустин. Именно они выстроили эволюцию развития контрреволюционного процесса в России в 1917 г. Исходя из высказываний В.И. Ленина, период с февраля по октябрь представлял борьбу двух диктатур – буржуазной и социалистической («диктатура пролетариата») [47, с. 194]. П.Н. Милюков в своей «Истории» поставил вопрос более точно: «Корнилов или Ленин?» [59, с. 213]. В среде советских авторов такой подход привёл к тому, что второе коалиционное правительство, его глава и социалисты-соглашатели автоматически зачислялись в кадетско-генеральский блок: «Политической силой, сплотившей вокруг себя реакционных генералов и офицеров, черносотенцев и монархистов, а также присоединившей к себе эсеров и меньшевиков, была партия кадетов» [32, с. 59]. Согласно советской историографии и «керенщина», и «корниловщина» – это инструментарий буржуазии в установлении диктатуры. Поэтому дифференциация контрреволюции условна, т.к. ее единственный независимый представитель и куратор – Партия народной свободы [32, с. 61].

Если события 3–5 июля 1917 г. современники охарактеризовали как первую пробу большевистских сил [59, с. 216], то в случае с буржуазией аналогичным эпизодом стал т.н. апрельский заговор [32, с. 31–33], завершившийся антиправительственными демонстрациями и первым правительственным кризисом. С ликвидации «двоевластия» в июле 1917 г. (sic!) берет свое начало «керенщина»: «Замаскированная разновидность контрреволюции, выступавшая под личиной “надклассовости, революционности и свободы”. Ей свойственно бонапартистское лавирование между главными борющимися классами – пролетариатом и буржуазией… Выступая от имени “революции”, Керенский и меньшевистско-эсеровская верхушка усыпляли классовую бдительность пролетариата и представляли собой на деле опасных корниловцев» [32, с. 95]. С точки зрения авторов, правительство А.Ф. Керенского – это своеобразная «подушка безопасности», которая либо ознаменует бескровный переход к сильной власти (аналогия с «апрельскими тезисами» В.И. Ленина), либо временно ослепит массы революционной фразеологией, заслонив подготовку кадетско-генеральского заговора [32, с. 96].

«Корниловщина», то есть «августовская авантюра» и предшествовавшая ей подготовка, итогом которой стало развязывание «Гражданской войны буржуазией против пролетариата и крестьянства» [32, с. 77.], берет свое начало с июля 1917 г. и развивается параллельно с «керенщиной», под ее покровительством: «Керенский со своей стороны также делал все возможное, чтобы облегчить переворот» [32, с. 191]. Как показывают советские авторы, переход к «корниловщине» должен был осуществиться под видом преемственности «керенщины» [32. с. 61, 125.]. Разрыв течений в первую очередь обусловлен личным конфликтом между главой правительства и «главковерхом» относительно «кандидата в диктаторы» [32, с. 130–136].

Проводимая в конце прошлого века политика гласности привела к снятию информационных барьеров, существовавших в советском обществе. Благодаря этому стали доступны новые источники, где персонам А.Ф. Керенского, Л.Г. Корнилова, Б.В. Савинкова и др. отводилось немало места. К.Н. Морозов в своем биографическом труде, посвященном известнейшему эсеру-боевику, отмечает: «Сама фигура Савинкова приковывала к себе внимание исследователей и публицистов, пытавшихся на его примере ответить на многие вопросы российской истории XX в. и разобраться в судьбах российской интеллигенции» [62, с. 9.]. Это способствовало появлению принципиально новых работ [36; 37; 63], которые не могли быть опубликованы в традиционный советский период.

Фигура Б.В. Савинкова также обратила на себя внимание крупного исследователя корниловского выступления Г.З. Иоффе, который предпринял попытку сместить укоренившиеся советские акценты 1950–1970-х гг. Согласно авторскому подходу (вероятно, был усвоен из показаний М.М. Филоненко), Верховного главнокомандующего следует рассматривать в качестве «высоты», за которую разворачивается борьба между радикально правой реакцией («завойковская» линия) и революционным оборончеством («савинковско-филоненковская» линия) [37, с. 61; 25, с. 354]. В качестве движущей силы «контрреволюции» Г.З. Иоффе выделяет не кадетскую партию, а монархические организации – «Республиканский центр», «Союз офицеров армии и флота», т.н. крымовскую организацию и др.: «Не вполне четкая линия кадетской партии по отношению к возможному военному перевороту отражала отсутствие единства, наличие в партии правой и левой группировок» [36, с. 88]. Один из ведущих принципов ленинской трактовки «корниловщины» был отвергнут. Укоренившийся в работах исследователей середины XX в. единый контрреволюционный фронт рухнул: «Но совершенно очевидно, что силы сторонников военной диктатуры были неоднородны» [37, с. 75]. Лишь в конце 1980-х гг. можно говорить о частичной дифференциации или дихотомии контрреволюционных сил, что подразумевает обособление отдельных организаций и лиц, наделение их собственными, отличными друг от друга интересами.

История корниловского выступления расширяется в конце 1980-х гг. за счет введения новых нарративов: исследователи отошли от порядком набившей оскомину корреляции «корниловщина – Октябрь», остановившись на причинно-следственных связях между корниловским и Белым движениями. В.Д. Поликарпов в своей монографии проследил процесс становления Генерального штаба как одного из звеньев «контрреволюционной цепи» (наряду с партией кадетов и черносотенно-монархистской буржуазной прессой): «В России царизм заблаговременно позаботился о воспитании таких (реакционных. – А.Ю.) военных кадров. Они прошли первоначальную школу террора в гражданской войне в 1905–1907 гг. и в карательных экспедициях последующих лет» [63, с. 12]. Отодвинув на второй план своего «соперника по военной иерархии» – гвардейское офицерство, генштабисты стали своеобразной «кастой» и фундаментом контрреволюции в армии в 1917 г. [63, с. 88, 170].

В.Д. Поликарпов, полемизируя с Г.М. Катковым, пытается отстоять традиционную советскую концепцию. Как заявляет автор: «Советская история корниловщины была разработана и впервые изложена в 1924 г. В. Владимировой в ее книге… Трактовка истории корниловщины в дальнейшем подкреплялась новыми сведениями, уточнялась в частностях, не претерпевая никаких принципиальных изменений» [63, с. 273]. В действительности множество вопросов, к примеру о характере заговора («генеральский» или «кадетско-генеральский»), порождали споры в среде советских авторов [32, с. 8]. От концепции В.Ф. Владимировой в 1950–1970-х гг. осталась лишь общая фактология, интерпретированная М.И. Капустиным, Н.Я. Ивановым и др. в соответствии с ленинскими положениями.

На деле, в попытке охарактеризовать «корниловщину» в соответствии с традиционной трактовкой 1950–1970-х гг., В.Д. Поликарпов «съезжает с рельсов» советского нарратива. Сперва автор заявляет о том, что генералитет – представитель интересов буржуазии (то есть кадетов. – А.Ю.), которая сплачивает контрреволюцию под единой платформой: «Нельзя не видеть, что требования генеральской верхушки представляли собой конкретизацию требований кадетов и капиталистов. Это было не простое совпадение: реакционный генералитет представлял собой верных оруженосцев эксплуататорских классов, с которой был связан всей своей службой и общностью интересов» [63, с. 219], в конечном же итоге приходит к противоречивому заключению: «Очевидно, лидеры буржуазии учли урок первой корниловщины: отсутствие массовой поддержки заговора даже со стороны плутократии… Но все ли цензовые элементы хорошо знали истинные цели Корнилова, были ли эти цели им так близки, как генеральской верхушке? … Конспиративность и связанная с нею узость круга привлекавшихся к авантюре Корнилова лиц делали ее не движением, как она иногда именуется в исторических экскурсах единомышленников Корнилова, а именно заговором, который вовсе не предусматривал вовлечение в борьбу сколько-нибудь широкой массы» [63, с. 285]. В этом наблюдается отход от ленинской трактовки борьбы двух диктатур, которая подразумевает распределение и концентрацию всех революционных и контрреволюционных сил между двумя враждующими сторонами.

Ведущим критерием «корниловщины» было объединение всех сил контрреволюции в единый «заговорщический» лагерь. Сегодня такую формулу следует признать устаревшей. Историки выделяют два основных направления: «революционная демократия» или, согласно А.В. Шубину, «антисоветские социалисты» – Б.В. Савинков, М.М. Филоненко и др., преследовавшие целью трансформировать слабую коалиционную власть в авторитарную, «умеющую приказывать». Второй «силой» была либеральная общественность и «более правое» офицерство во главе с Л.Г. Корниловым, пытавшееся насадить военную диктатуру. В соответствии с этим, отмечает А.В. Шубин, в России летом 1917 г. имело место быть два заговора: «И оба надеялись использовать Керенского в своей игре» [83, с. 367].

Разрушение «советского мифа» привело к переосмыслению важнейших исторических событий, одним из которых была Октябрьская революция [56, с. 40]. Выражаясь словами В.И. Ленина: «Надо выяснить, о какой революции мы говорим» [52, с. 344.], а уже после перейти к поиску контрреволюции. Отход от постулированных в советский период идеологических норм обозначил некий статус-кво, от которого постсоветские исследователи отталкивались при изучении выступления генерала Л.Г. Корнилова. Выбор трактовок расширился за счет концепций А.Ф. Керенского, Б.В. Савинкова, представителей военной сферы – А.И. Деникина, А.С. Лукомского, М.В. Алексеева и др., в соответствии с ними появились и вполне конкретные альтернативы: рассматривать события конца августа 1917 г. как «контрреволюционный заговор», «недоразумение» или же «предательство А.Ф. Керенского» [24, с. 14.]. Учитывая задачи авторов, сформулировавших эти концепции, можно сказать, что история «корниловщины», «корниловского мятежа» или «корниловского выступления» не может не носить апологетический характер. Подобные события обязательно требуют поиска «правых и виноватых», даже если исследователь сам того не желает. «Защита» Октябрьской революции, наследия В.И. Ленина, уже представлена в работах советских историков, но пришло ли время для того, чтобы русский Л.Э. Кавеньяк стал Ж. Буланже – патриотом, глубоко обеспокоенным за судьбы горячо любимых им Родины и армии?

Выступление генерала Л.Г. Корнилова, став роковым событием 1917 г., предвосхитило общественную реакцию. Позиции современников находят свое отражение в мемуарах, прессе, делопроизводственной документации и других источниках, что делает их (источники) неотъемлемой частью любого соответствующего исторического исследования. Совокупность оформившихся концепций или отдельных высказываний очевидцев и историков по теме можно рассматривать как идейный комплекс «корниловского феномена». Образ «выступления» не статичен, он не законсервировался во времени и не стал универсальным, а развивался и продолжает это делать во множестве ипостасей («недоразумение», «предательство», «измена» или «мятеж» и др.).

1950–1970-е гг. становятся «золотым» временем развития идеи «корниловщины». Опубликованные собрания сочинений В.И. Ленина позволили сформировать определенную оптику в рассмотрении событий лета 1917 г. Появилась возможность переосмыслить оформленную ранее фактографию в соответствии с ленинскими установками. Наследие современников использовалось советскими авторами не только с целью выстроить контрреволюционный процесс в России 1917 г., но и для того, чтобы подчеркнуть «правую угрозу» октябрьским завоеваниям. Советские историки поставили Партию народной свободы во главе всего контрреволюционного процесса в 1917 г. Кадеты, стремясь к искоренению революционных завоеваний, были пособниками и организаторами не только «керенщины», но и «корниловщины», поэтому лагерь «противников социалистической революции» представлял весьма незамысловатую структуру (см.: Рисунок 1).

Воспоминания современников и прочие материалы личного происхождения (дневники, эпистолярное наследие и др.) служат неотъемлемым источником конструирования образа корниловского феномена. Исследователь, хочет он того или нет, неизбежно попадает под влияние субъективных оценок современников. Советская историография интерпретирует «корниловщину» в соответствии с ленинскими положениями, расширяя, преобразовывая и иногда искажая их. Ликвидация идеологических барьеров в конце XX в. приводит к актуализации позиций небольшевистских авторов и, соответственно, к иным трактовкам событий лета 1917 г. Появляются кардинально отличные исторические концепции, синтезирующие в себе позиции политических, общественных, военных и др. деятелей. К примеру, монография Г.З. Иоффе «Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов», где отчетливо прослеживается воздействие высказываний П.Н. Милюкова и А.И. Деникина. В этом и заключается основная проблема: историк не создает новое видение события, а следует по уже протоптанному маршруту.

Таким образом, выдвинутая советскими авторами в середине XX в. монополярная трактовка контрреволюционного заговора могла существовать только при условии господствующих в исторической науке идеологических норм, которые служили фундаментом, обозначали границы и позволяли выстраивать цельную концепцию. Поэтому их ликвидация привела к постепенному отходу от выработанных идей. Ключевое положение ленинской трактовки «корниловщины» о центральной роли кадетской партии в подготовке заговора было отвергнуто. Укоренившийся в научных работах середины XX в. единый контрреволюционный фронт рухнул. Такая симптоматика указывала на острый кризис перестроечной историографии: история «корниловщины» уходила в закат – над исследовательским горизонтом восходила ревизионистская тенденция в изучении «корниловского выступления».

ПРИЛОЖЕНИЯ

Таблица 1. Голиков Г.Н. «Корниловщина»: понятия, количество употреблений и контекст

Таблица 2. Иванов Н.Я. «Из истории разгрома корниловщины»: понятия, количество употреблений и контекст

Таблица 3. Славин Н.Ф. «Из истории политической подготовки корниловщины»: понятия, количество употреблений и контекст

Таблица 4. Иоффе А.Е. «Русско-французские отношения в 1917 г. (февраль–октябрь)»: понятия, количество употреблений и контекст

Таблица 5. Капустин М.И. «Заговор генералов (Из истории корниловщины и ее разгрома)»: понятия, количество употреблений и контекст

Таблица 6. Поликарпов В.Д. «Военная контрреволюция в России. 1905–1917 гг.»: понятия, количество употреблений и контекст

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1.                Бромберг, Л. М., Якушев, И. Р. Большевики – организаторы разгрома корниловщины. М. : Госполитиздат, 1957.

2.                Вакар, Н. Генерал Л. Г. Корнилов и А. Ф. Керенский (Беседа с П. Н. Финисовым) // Последние новости. Париж. 1937. № 5818. 27 фев.

3.                Вакар, Н. Генерал Л. Г. Корнилов и А. Ф. Керенский (Беседа с П. Н. Финисовым) // Последние новости. Париж. 1937. № 5825. 6 март.

4.                Вакар, Н. Заговор Корнилова (А. И. Путилов и С. Н. Третьяков) // Последние новости. Париж. 1937. № 5789. 29 янв.

5.                Вакар, Н. Заговор Корнилова (Беседа с А. Ф. Керенским) // Последние новости. Париж. 1937. № 5811. 20 фев.

6.                Вакар, Н. Заговор Корнилова (Беседа с А. Ф. Керенским) // Последние новости. Париж. 1937. № 5812. 21 фев.

7.                Вакар, Н. Заговор Корнилова (По воспоминаниям А. И. Путилова) // Последние новости. Париж. 1937. № 5784. 24 янв.

8.                Видясов, Ф. И. Контрреволюционные замыслы иностранных империалистов и корниловщина // Вопросы истории. 1963. № 5.

9.                Владимирова, В. Контрреволюция в 1917 г. (корниловщина). М. : Красная новь, 1924.

10.            Галкин, В. А. Разгром корниловщины. Пособие для учителей. М. : Учпедгиз, 1959.

11.            Ганелин, Р. Ш., Шепелев, Л. Е. Предпринимательские организации в Петрограде в 1917 г. К истории буржуазной контрреволюции // Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде: Сб. статей. М.; Ленинград : Изд-во Академии Наук СССР, 1957.

12.            Ганин, А. В. «Чувствовалось, что генерал Марков что-то готовит…». Документы по делу об участниках выступления генерала Л. Г. Корнилова на Юго-Западном фронте в августе 1917 г. // Исторический архив. 2017. № 6.

13.            Голиков, Г. Н. Корниловщина // МГУ. Сборник научных студенческих работ. Вып. 11. История. М. : Издание МГУ, 1940.

14.            Голиков, Г. Н. Революция, открывшая новую эру. М. : [б. и.], 1967.

15.            Грунт, А. Я. Заговор обреченных. (Разгром корниловщины). М. : Госполитиздат, 1962.

16.            Грушко, В. И. Борьба московского пролетариата против корниловщины : диссертация ... канд. ист. наук : 07.00.00. М., 1954.

17.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5654. 16 сен.

18.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5661. 23 сен.

19.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5665. 27 сен.

20.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5654. 16 сен.

21.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5661. 23 сен.

22.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5665. 27 сен.

23.            Гучков, А. И. Из воспоминаний А. И. Гучкова // Последние новости. Париж. 1936. № 5668. 30 сен.

24.            Дело генерала Л. Г. Корнилова : Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. – июнь 1918 г. : в 2-х т. М. : Материк, Международный фонд «Демократия», 2003. Т. 1: Чрезвычайная комиссия по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. – июнь 1918 г. Сборник документов и материалов / под ред. Г. Н. Севостьянова.

25.            Дело генерала Л. Г. Корнилова : Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. – июнь 1918 г. : в 2-х т. М. : Материк, Международный фонд «Демократия», 2003. Т. 2: Показания и протоколы допросов свидетелей и обвиняемых. 27 августа – 6 ноября 1917 г. Сборник документов и материалов / под ред. Г. Н. Севостьянова.

26.            Деникин, А. И. Очерки русской смуты. Минск : Харвест, 2017. Т. 1.

27.            Дубровский, А. Ставка и Савинков // Утро России. Москва. 1917. № 216. 6 сен.

28.            Егоров, А. Н. Очерки историографии российского либерализма конца XIX – первой четверти XX века (дореволюционный и советский периоды) : Монография. Череповец : ГОУ ВПО ЧГУ, 2007.

29.            Зольников, Д. М. Большевистская партия – организатор политических стачек во время борьбы с корниловщиной // Учен. Записки. Труды кафедры истории КПСС. Томск : Изд-во Томского ун-та, 1959. Вып. 1. № 37.

30.            Зык, Ю. Е. Борьба с корниловщиной и большевизация Советов на Украине в 1917 г. // Донецкий индустриальный институт. Труды. 1959. Т. 48. Вып. 3.

31.            Иванов, Н. Я. Из истории разгрома корниловщины // Исторические записки. 1949. № 28.

32.            Иванов, Н. Я. Контрреволюция в России в 1917 году и ее разгром. М. : Мысль, 1977.

33.            Иванов, Н. Я. Корниловщина и ее разгром. Из истории борьбы с контрреволюцией в 1917 г. Ленинград : Изд-во Ленинградского университета, 1965.

34.            Иоффе, А. Е. Отношение Франции, Англии и США к заговору Корнилова // Доклады и сообщ. Ин-та истории (Акад. наук СССР). 1956. Вып. 10.

35.            Иоффе, А. Е. Русско-французские отношения в 1917 г. (февраль–октябрь). М. : Госполитиздат, 1958.

36.            Иоффе, Г. З. «Белое дело». Генерал Корнилов. М., 1989.

37.            Иоффе, Г. З. Как делали «Российского Кавеньяка». Из предыстории корниловщины // История СССР. 1987. № 5.

38.            История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) : Краткий курс / под. ред. Комиссии ЦК ВКП(б). М. : Правда, 1938.

39.            Капустин, М. И. Заговор генералов (Из истории корниловщины и ее разгрома). М. : Мысль, 1968.

40.            Керенский, А. Ф. Дело Корнилова. М. : Задруга, 1918.

41.            Керенский, А. Ф. История России. Иркутск : Коммерческий центр «Журналист», 1996.

42.            Керенский, А. Ф. Россия на историческом повороте : Мемуары. М. : ТЕРРА ; Книжная лавка – РТР, 1996.

43.            Колоницкий, Б. И. #1917 : Семнадцать очерков по истории Российской революции. СПб. : Изд-во Европейского ун-та в СПб., 2017.

44.            Колоницкий, Б. И., Годунов, К. В. «Корниловщина» как «гражданская война» : использование понятия в условиях политического кризиса // Вестник Пермского университета. Серия : «История». 2021. Вып. 3 (54).

45.            Кривенков, И. С. Заговор генерала Корнилова против революции и его разгром : дис. ... канд. ист. наук : 07.00.00. М., 1951.

46.            Лаверычев, В. Я. Русские монополисты и заговор Корнилова // Вопросы истории. 1964. № 4.

47.            Ленин, В. И. «Стройная организация» и диктатура // Полное собрание сочинений. 5-е изд. М. : Госполитиздат, 1969. Т. 36.

48.            Ленин, В. И. В Центральный Комитет РСДРП // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М. : Изд-во политической литературы, 1969. Т. 34.

49.            Ленин, В. И. Один из коренных вопросов революции // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М. : Изд-во политической литературы, 1969. Т. 34.

50.            Ленин, В. И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М. : Изд-во политической литературы, 1958–1970.

51.            Ленин, В. И. Русская революция и гражданская война. Пугают гражданской войной // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М. : Изд-во политической литературы, 1969. Т. 34.

52.            Ленин, В. И. Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б) 24–29 апреля (7–12 мая) 1917 г. // Полное собрание сочинений. 5-е изд. М. : Изд-во политической литературы, 1969. Т. 31.

53.            Ленин, В. И. Сочинения. 4-е изд. М. : Изд-во политической литературы, 1941.

54.            Ленин, В. И. Удержат ли большевики государственную власть? // Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М. : Изд-во политической литературы, 1969. Т. 34.

55.            Леонов, Ф. Д. Корниловский мятеж и участие в его разгроме петроградского пролетариата : дис. ... канд. ист. наук : 07.00.00. М., 1947.

56.            Малинова, О. Ю. Актуальное прошлое : Символическая политика властвующей элиты и дилеммы российской идентичности. М. : Политическая энциклопедия, 2015.

57.            Мальков, А. М. Разгром большевиками кадетской контрреволюции в 1917 году (февраль–октябрь) : дис. ... д-ра ист. наук : 07.00.00. М., 1954.

58.            Мартынов, Е. И. Корнилов (Попытка военного переворота). Ленинград : Изд-во Воен. тип. упр. делами Наркомвоенмор и РВС СССР, 1927.

59.            Милюков, П. Н. История второй русской революции. М. : Издательство В. Секачев, 2022. Т. 1.

60.            Мироненко, В. М. Некоторые вопросы тактики большевиков в период корниловщины (июль–август 1917 года) // Московский медицинский институт им. Н. И. Пирогова. Ученые записки. М., 1957. Т. 5.

61.            Мироненко, В. М. Тактика большевиков в период разгрома корниловщины. (Июнь–август 1917 г.) // Вопросы истории КПСС. 1957. № 2.

62.            Морозов, К. Н. Борис Савинков : опыт научной биографии. М. ; СПб. : Нестор-История, 2022.

63.            Поликарпов, В. Д. Военная контрреволюция в России. 1905–1917 гг. М. : Наука, 1989.

64.            Попов, И. Е. Партия большевиков – организатор трудящихся масс на разгром корниловщины – союза империализма, генералитета и социал-предателей // Учен. Записки. Труды кафедры истории КПСС. Томск : Изд-во Томского ун-та, 1959. Вып. 1. № 37.

65.            Путилов, А. Заговор ген. Корнилова (Ответ моим критикам) // Последние новости. Париж. 1937. № 5839. 20 март.

66.            Путилов, А. Заговор Корнилова (Письмо в редакцию) // Последние новости. Париж. 1937. № 5928. 19 июн.

67.            Рабкин, Е. Л., Чебоксаров, В. С. VI съезд партии. Курс партии на вооруженное восстание. Разгром корниловщины // Сборник лекций по истории КПСС. Вып. 2. 1960.

68.            Россия должна знать всю правду о «заговоре» Корнилова // Общее дело. Петроград. 1917. №. 6. 2 окт.

69.            Селезнев, Ф. А. Окружение генерала Л. Г. Корнилова в апреле–мае 1917 г. (к биографии В. С. Завойко) // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2014. № 2.

70.            Селезнев, Ф. А. Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) СПб. : Алетейя, 2017.

71.            Сидорин, В. Заговор Корнилова (Письмо в редакцию) // Последние новости. Париж. 1937. № 5817. 26 фев.

72.            Скиннер, К. Значение и понимание в истории идей // Кембриджская школа : теория и практика интеллектуальной истории / Сост. Т. Атнашев, М. Велижев. М. : Новое литературное обозрение, 2023.

73.            Славин, Н. Ф. Из истории политической подготовки корниловщины // Ученые записки Петрозаводского ун-та. 1957. Т. 7.

74.            Сталин, И. Мы требуем // На путях к Октябрю. Статьи и речи (март–октябрь 1917). Ленинград : Государственное издательство, 1925.

75.            Сталин, И. На путях к Октябрю. Статьи и речи (март–октябрь 1917). Ленинград : Государственное издательство, 1925.

76.            Ушаков, А. И., Федюк, В. П. Корнилов. М. : Молодая гвардия, 2012.

77.            Федюк, В. П. Керенский. М. : Молодая гвардия, 2009.

78.            Цветков, В. Ж. Белое дело в России : 1917–1919 гг. М. : Яуза-Каталог, 2019.

79.            Цветков, В. Ж. Лавр Георгиевич Корнилов // Вопросы истории. 2006. № 1.

80.            Чаадаева, О. Н. Корниловщина. М. ; Ленинград : Молодая гвардия, 1930.

81.            Шишов, А. В. Корнилов. Главный враг революции. М. : Вече, 2013.

82.            Шишов, А. В. Корнилов. Несостоявшийся диктатор. М. : Вече, 2004.

83.            Шубин, А. В. Великая Российская революция : от Февраля к Октябрю 1917 года. М. : ООО Родина МЕДИА, 2014.