ДЕПАРТАМЕНТ УДЕЛОВ В СИСТЕМЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ: ИМПЕРСКАЯ БЮРОКРАТИЯ В КОНТЕКСТЕ МОДЕРНИЗАЦИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

Актуальность. Анализ эволюции институциональных структур Российской империи XIX в., отличавшихся структурной динамикой, остается ключевым аспектом изучения государственного управления. В первой четверти XIX в. власть активно искала оптимальные модели организации ведомств. Как отмечает М. А. Приходько, министерства этого периода совмещали коллегиальность (для рутинных вопросов) и единоличные решения министра (в оперативных задачах) [25, с. 84]. Постепенно наблюдался переход к централизации и строгой вертикали власти, отражавший системный вектор институциональных преобразований.

Становление Департамента уделов как органа управления удельными владениями императорской семьи, включавшая формирование ведомственной структуры и кадров, стала частью модернизации государственного аппарата России. Изучение деятельности ведомства в контексте дореформенного периода позволяет проследить эволюцию реформаторских стратегий самодержавия и поиск моделей модернизации управления и хозяйства, начатый задолго до эпохи Великих реформ. Этот поиск выражался в стремлении повысить административную эффективность через централизацию, специализацию ведомств и кадровые решения.

Анализ противоречий в реализации проектов раскрывает специфику имперского управления, где частновладельческие интересы монарха пересекались с общегосударственными задачами. Деятельность Департамента уделов служит ключом к переосмыслению роли центральных учреждений, демонстрируя, как попытки рационализации управления сталкивались с традиционными практиками, а модернизационные инициативы - с персонифицированным характером власти.

Научная новизна исследования определяется наличием лакуны в историографии, связанной с изучением Департамента уделов в системе государственных учреждений Российской империи. До настоящего времени данный институт оставался периферийным объектом исследований, что обусловлено отсутствием комплексного анализа его функциональной роли в контексте эволюции бюрократии. Заполнение этой лакуны является необходимым условием для системной реконструкции структуры высших и центральных органов власти XIX в.

Департамент уделов, являясь инструментом управления собственностью императорской фамилии, выступал уникальным симбиозом частно-вотчинных и публично-административных практик. Его институциональная специфика, включая взаимодействие с высшими центральными учреждениями, губернскими властями и органами сельского самоуправления, позволяет выявить механизмы адаптации традиционных моделей управления к задачам модернизации.

Методология. Основной методологией, примененной в исследовании истории Департамента уделов, стала теория модернизации, которая оказалась функциональной и значимой для анализа эволюции государственных и экономических институтов. Институциональная теория позволила изучить взаимодействие официальных (нормативно закрепленных) и неформальных институтов, оба типа которых оказывали существенное влияние на процессы. Кроме того, была использована теория элит: к XIX в. нарастающий раскол внутри элит привел к формированию прослойки образованного дворянства, ориентированного на западные модели управления. Их проекты, основанные на рациональном экономическом подходе (включая страхование, пенсионные системы и предпринимательство), не учитывали институциональные барьеры со стороны крестьянства, что отражено в документах Департамента уделов: чиновники фиксировали отсутствие обратной связи и сопротивление традиционного общества нововведениям. Попытки преодолеть это противоречие в рамках изучаемого периода оказались безуспешными.

В исследовании применялся комплекс методов, обеспечивший междисциплинарный подход на стыке социальной истории и истории государственного управления. Сравнительно-исторический метод позволил проанализировать институт кормилиц при императорской фамилии и выявить, что они, прослужив несколько лет, получали привилегии, доступные чиновникам лишь после многолетней выслуги. Структурно-функциональный метод выявил особенности системы управления Департаментом уделов в контексте общегосударственных реформ начала XIX в., включая взаимосвязи ее элементов и влияние на другие учреждения. Например, практика подготовки писарей, успешно внедренная Департаментом для сельского населения, была адаптирована в государственных (казенных) деревнях, решая кадровые проблемы [12].

Историография. Историографии изучения Департамента уделов скудна. Дореволюционная историография представлена ограниченным кругом работ, среди которых выделяется трехтомник «История уделов за столетие их существования» [10], созданный при участии чиновников ведомства. Несмотря на нарративный стиль и тенденциозность, обусловленную официальным заказом, этот труд сохраняет ценность благодаря уникальным статистическим данным, анализу эволюции крестьянского хозяйства и механизмов сельского самоуправления.

В советский период стоит выделить статью З. И. Кудрявцевой [17], на основе архивных материалов автору удалось систематизировать взаимодействие Департамента с другими государственными институтами. Современные исследования расширили проблемное поле: работа М. А. Приходько рассматривает статус ведомства в контексте реформ начала XIX в. [26]. Краткость упоминаний о Департаменте в исследованиях, посвященных Министерству императорского двора (с 1826 г.) [19], объясняется как сложностью охвата всех подразделений министерства, так и административной обособленностью самого ведомства.

Особую роль в раскрытии темы сыграли материалы из 45 документальных и рукописных фондов пяти архивохранилищ Санкт-Петербурга, Оренбургской и Псковской областей. Основной массив источников сосредоточен в Российском государственном историческом архиве, в фонде Департамента уделов (ф. 515), который включает делопроизводственную документацию, отчеты, ведомости доходов и расходов, ревизионные материалы и ходатайства. Межведомственное взаимодействие прослеживается в фондах центральных государственных учреждений Российской империи, отражающих постепенное сокращение делопроизводственных отношений по мере административного обособления ведомства к середине XIX в.

Основная часть. Учреждение Департамента уделов в 1797 г. и организация удельного хозяйства были обусловлены задачей окончательного отделения расходов на содержание императорской фамилии от государственного бюджета, что должно было гарантировать финансовую обособленность и устойчивость династии. Данное законодательное решение Павла I, закрепленное в «Учреждении об императорской фамилии» от 5 апреля 1797 г., систематизировало и довело до логического завершения процесс разделения государственных и личных средств монаршего дома, начавшийся еще в XVIII в.

В отличие от своих предшественников, император реализовал системный подход. Для формирования собственного бюджета императорской семьи дворцовые имения с приписанными к ним крестьянами, получившими статус удельных, были переданы из дворцового ведения в специально созданное удельное ведомство. Ключевым органом управления этим имуществом стал Департамент уделов, задачами которого были не только извлечение доходов, но и организация эффективного и образцового хозяйства [29, д. 34, л. 125]. Департамент уделов стал инструментом управления собственностью императорской фамилии, обеспечивая ее содержание за счет централизованного управления удельными имениями и крестьянами.

Реализованная Павлом I идея разграничения бюджетов нашла поддержку у его преемников. «Учреждение об императорской фамилии», изданное в 1797 г., за все время своего существования подверглось полному пересмотру только один раз - в 1886 г., когда Александр III внес в него существенные изменения. Перед этим документ был частично дополнен в 1864 г. На протяжении всего XIX в. и вплоть до 1917 г. финансирование императорского дома регулировалось в основном двумя нормативными документами - 1797 и 1886 гг., что окончательно закрепило создание обособленной финансовой системы обеспечения династии и ставилось в качестве важной государственной задачи.

В функции Департамента уделов входило обеспечение выплат членам императорской семьи. Все представители дома Романовых делились на две категории: первая, имеющая права на престол (императрица, наследник престола, его супруга и их старший сын с женой), содержалась за счет государственного казначейства; вторая, включавшая всех остальных, обеспечивалась доходами от удельных имений [22, с. 535]. По мере роста доходов от удельных имений Департамент уделов постепенно переводил младших членов императорской семьи на финансирование за счет этих средств. В 1800 г. выплаты из удельных фондов получали 4 человека, в 1820 г. - 10, в 1850 г. - 17, в 1860 г. - 23, а к 1890 г. число лиц, обеспеченных такими средствами, достигло 45 [10, т. 1, с. 682]. Сумма выплат напрямую зависела от степени родства императору, о чем неоднократно упоминалось в законе.

Члены династии имели право на доходы от удельных имений двумя способами: получение фиксированных денежных выплат или выделение особого удела с правом наследственного владения, но с меньшими выплатами [22, с. 535-538]. «Учреждение об императорской фамилии», предусматривало, что, начиная с четвертого поколения, содержание должно было обеспечиваться преимущественно за счет собственного удела. Но в истории удельного ведомства такое выделение произошло лишь однажды [38, с. 118].

Финансовое обеспечение членов императорской семьи осуществлялось в соответствии с утвержденным расписанием, где были точно указаны суммы. Одной из ключевых задач Департамента уделов было своевременное предоставление предусмотренных средств. Для внеплановых выплат требовалось личное разрешение императора, после чего они могли производиться вне графика на основании его указа. Уже в 1799 г. Павел I санкционировал первые внеплановые выплаты [29, д. 5, л. 6].

Эта практика получила дальнейшее развитие в царствованиях Александра I и Николая I, когда за счёт устойчивого роста доходов удельного ведомства незапланированные расходы стали регулярными и по своему объёму превышали установленные законом выплаты. Если в 1800 г. на основании «Учреждения» было выдано 576000 руб. асс., а в силу особых указов – 266400 руб., то в 1850 г. – 860400 руб. и 5911200 руб. асс. соответственно [10, т. 1, с. 682]. Таким образом, с начала XIX в. для Высочайших особ стали выделяться многочисленные дополнительные средства: увеличение годового содержания, единовременные ассигнования на обустройство и ремонт дворцов, средства на приданое, обеспечение детей («младенческие» суммы), финансирование поездок и прочие нужды. Так, 5 сентября 1819 г. новорожденной великой княжне Марии Николаевне было назначено ежегодное содержание в размере 50000 руб. асс. в соответствии с законом; сверх того особыми указами было выделено 14872 руб. 75 коп. на детское белье, а также великому князю Николаю Павловичу и великой княгине Александре Федоровне было выплачено по 60000 руб. каждому «за благополучное разрешение от бремени» [29, д. 29, л. 35–38].

Экономика удельной системы основывалась на налогах и сборах с крестьян. Первоначально уделам было передано 459 тыс. душ мужского пола (свыше 1 млн. человек обоего пола), что составляло чуть больше 3% сельского населения империи. К 1843 г. их число возросло до 754 тыс. душ (свыше 1,5 млн человек) [29, д. 51, л. 13-85], а все организационные и административные вопросы находились в ведении удельных чиновников.

Процесс территориального устройства удельных имений представлял собой масштабную административную работу, направленную на оптимизацию управления и повышение доходности. Бюрократический аппарат Департамента уделов с момента своего создания в 1797 г. столкнулся с существенной проблемой: расположение имений изначально зависело от размещения дворцовых деревень, а правовые ограничения допускали передачу только этих территориальных единиц. Переданные земли были крайне разрознены, что делало эффективное управление ими затруднительным и затратным. Предложение чиновников Департамента о включении государственных крестьян из тех же губерний не получило Высочайшего утверждения, что сохранило раздробленность владений [29, д. 1, л. 61]. Ведомство вынуждено было управлять отдельными деревнями, удаленными на десятки километров.

В течение последующих десятилетий аппарат удельного ведомства методично работал над исправлением этой ситуации. Ключевыми инструментами решения проблемы стали как покупка земли, в том числе и у частных владельцев, так и многолетний процесс земельного обмена с государственной казной, инициированный и продвигаемый чиновниками Департамента. Итогом этой работы стал масштабный земельный обмен 1836 г., позволивший консолидировать владения и оптимизировать управление. Вместо разрозненных имений в 36 губерниях ведомство получило компактные территории в 14 регионах [29, д. 43, л. 11-12об.]. Особенно показательным стала передача Министерству государственных имуществ территорий с огромными недоимками - как, например, Псковское имение с долгом 3,6 млн руб. асс., который в 1837 г. был списан императорским указом [29, д. 45, л. 191-192об.].

Обмен 1836 г. оказался выгодным Департаменту уделов, выступившему его инициатором. Доходы ведомства выросли на 20% за три года, достигнув 7,4 млн руб. асс. к 1838 г., а капитализация имущества в 1839 г. составила 50 млн руб. [29, д. 42, л. 160-161; д. 46. л. 126; д. 47. л. 26-70]. Уделы получили перспективные многоземельные территории в Оренбургской губернии с высокой доходностью, тогда как государственная казна понесла убытки, приобретя зачастую малодоходные земли с обременениями. Возражения министра финансов Е. Ф. Канкрина были проигнорированы благодаря поддержке этого обмена министром императорского двора П. М. Волконским и лично Николаем I. Историки оценивают эту сделку как фактически безвозмездную передачу казенных ресурсов императорской семье, чьи приоритетные интересы и обеспечили финансовую выгоду ведомства за счет государства [37, с. 6].

Таким образом, именно действия бюрократии - систематический сбор данных, составление отчетов, ведение переговоров с другими ведомствами (в первую очередь с Министерством финансов) и реализация сложных административных проектов - привели к превращению изначально малоэффективной территориальной структуры в централизованную и рентабельную систему, надежно обеспечивавшую финансирование императорской фамилии.

Для оперативного принятия решений и взаимодействия с другими государственными структурами Департаменту уделов требовалась эффективная административная система. Ее структура соответствовала общему устройству государственного управления и включала три уровня: центральный, региональный и местный.

Иерархическая система управления Департамента уделов в целом эффективно справлялась с решением стандартных задач, однако модернизационные процессы первой половины XIX в. потребовали разработки нетиповых управленческих решений. Ответом на вызовы времени стало активное внедрение рыночных механизмов: кредитование, в том числе для сельского населения, развитие промышленных производств и других инструментов, соответствовавших общим изменениям в экономике страны.

Чиновники центрального аппарата, обладая значительными ресурсами, реализовывали стратегию модернизации через создание образцовых предприятий. Яркими примерами стали Петергофская бумажная фабрика, оснащенная английскими станками, и организация полотняного производства с привлечением голландских мастеров. Несмотря на изучение рынка, внедрение передовых технологий и привлечение иностранных специалистов, эти проекты потерпели неудачу [14]. Институциональный анализ выявил глубинные причины такого результата. Использование труда удельных крестьян, основанное на внеэкономическом принуждении, оказалось неэффективным в условиях конкуренции с частными мануфактурами, применявшими вольнонаемный труд. Крестьянство, жившее в изучаемый период в системе патерналистской опеки, не было готово стать актором модернизации; его менталитет и ценности, ориентированные на стабильность и предсказуемость, сопротивлялись новым экономическим отношениям [14]. Местные промыслы, связанные с локальным рынком, также не обеспечили ожидаемого экономического роста из-за неразвитости рыночных отношений и инфраструктуры. Успешная модернизация требовала не только внедрения западных технологий, но и трансформации социальных ценностей, что отражало зависимость экономических реформ от институциональных изменений.

Благодаря последовательному проведению новой стратегии, ведомству, несмотря на медленные темпы сдвигов, удалось постепенно адаптировать удельное хозяйство к экономическим новациям и успешно функционировать в пореформенный период.

Центральные органы управления. К концу XVIII в. коллегиальная система управления переживала кризис. Усложненная процедура принятия коллективных решений не позволяла оперативно реагировать на вызовы времени, что порождало насущную необходимость в совершенствовании управленческих функций и обновлении отраслевой системы.

Екатерина II разграничила полномочия между уровнями власти и стремилась сделать управленческую вертикаль более гибкой. Проведенная при ней децентрализация власти на местах, в рамках губернской реформы 1775 г., привела к рассредоточению системы государственного управления. Поскольку разветвленная система местных отраслевых ведомств в тот период отсутствовала, их ключевые функции (за исключением управления иностранными делами, армией и флотом) были делегированы наместникам (генерал-губернаторам) и гражданским губернаторам. Центральной фигурой, обеспечивавшей единство системы, оставался генерал-прокурор Сената, который ежедневно докладывал императрице по вопросам внутреннего управления, финансов и юстиции [40, с 3].

При Павле I тенденция к децентрализации сменилась курсом на выстраивание строгой вертикали власти. Император полагал, что четкая иерархия в принятии решений и персональная (а не коллегиальная) ответственность повышали эффективность властных структур. Нововведением в организации деятельности коллегий стало назначение директоров, которые получили право личного доклада императору и определенную независимость от остальных членов коллегии.

Созданный в 1797 г. Департамент уделов стал примером учреждения переходного периода: он сохранил коллегиальный принцип организации, но единоличная ответственность за ведомство была возложена на министра. Однако само министерство так и не было создано. Его учреждение стало первым шагом в реформировании системы государственного управления Российской империи. Тем не менее тенденция к единоначалию в отраслевых учреждениях уже наметилась; так, в 1800 г. была учреждена должность министра коммерции, однако соответствующее министерство также не было создано.

Для начала Александровской эпохи был характерен пересмотр начинаний Павла I, однако полный возврат к прежним принципам государственного управления оказался невозможен. Как признавался сам молодой император: «Мой отец, по вступлении на престол, захотел преобразовать все решительно. Его первые шаги были блестящими…» [41, с. 112]. В результате Александр I не только продолжил, но и углубил модернизацию управленческого аппарата, начатую его отцом. Первым шагом в этой череде масштабных административных преобразований стало учреждение в 1801 г. по инициативе Д. П. Трощинского Непременного совета. Стоит отметить, что в официальных делопроизводственных документах Департамента уделов он фигурирует уже с 1801 г. как Государственный совет или просто Совет. За ним последовали образование Комитета министров (1802 г.), а также проведение сенатской (1802 г.) и министерской (1802–1811 гг.) реформ.

Основой организации министерств в начале XIX в. стал принцип единоначалия, заменивший коллегиальную систему, где решения принимались группой лиц. Закон устанавливал персональную ответственность министра за эффективность работы ведомства и формировал управленческую вертикаль. Министерства и подчиненные им учреждения обязаны были вести регулярную отчетность перед императором [32]. Министр отвечал за назначение, увольнение и перевод чиновников в чинах по Табели о рангах, награждение и назначение пенсий по выслуге. Для обозначения принадлежности к ведомству вводились особые мундиры, а каждое министерство могло иметь особенности в производстве в чины и пенсионном обеспечении [35, л. 19].

Центральными органами управления удельными имениями являлись Департамент уделов и его канцелярия. Департамент, в отличие от других ведомств, не имел общегосударственного значения - в его управлении находилась исключительно собственность младших членов императорской фамилии. Это обстоятельство позволило постепенно вывести удельное управление из-под контроля других государственных структур Российской империи.

Министр. Должность министра Департамента уделов была учреждена в 1797 г. В 1826 г. Департамент был включен в состав вновь образованного Министерства императорского двора и уделов, сохранив при этом автономию. С этого момента должность министра уделов была совмещена с постом главы данного министерства.

Министр назначался императором, подчинялся непосредственно ему и обладал правом личного доклада. К 1830-м гг. сложилась практика еженедельных докладов императору от министров финансов, военных, морских дел, государственных имуществ, шефа III Отделения и председателя Государственного Совета, тогда как министр императорского двора и уделов имел ежедневный личный доклад, что подчеркивало исключительный статус ведомства. Министрам внутренних дел, юстиции и путей сообщения для личного доклада требовалось особое разрешение [2, с. 177].

Министр Департамента уделов был подотчетен непосредственно императору. Другим государственным органам власти запрещалось требовать от него рапорта по делам внутреннего управления. Отдельно было закреплено в Общем учреждении министерств, а также в Своде законов Российской империи, что министр Департамента уделов не контролировался ни Сенатом, ни другими высшими органами власти [7].

Первоначально должность министра уделов была отнесена к 3-му классу по Табели о рангах с ежегодным жалованием в размере 3000 руб. асс. В 1808 г. к жалованью были добавлены столовые деньги в таком же размере. В 1839 г. должность министра уделов была приравнена ко 2-му классу по Табели о рангах. Это повышение статуса совпало с утверждением нового штатного расписания Департамента и общим увеличением окладов в министерствах. Второй класс ставил министра уделов в один ряд с наиболее влиятельными сановниками империи, подчеркивая растущую важность управления собственностью императорской фамилии для финансовой стабильности правящего дома.

Согласно расписанию должностей от 15 мая 1839 г., размер жалования уже не указывался, но было отмечено, что «министр уделов получает жалование по особому Высочайшему назначению», что свидетельствовало о переходе от бюрократической стандартизации к персональной зависимости от монарха. Размер жалования становился не просто должностным окладом, а знаком личного доверия и милости императора, что укрепляло вертикаль личной власти. Деятельность министра уделов к середине XIX в. требовала значительных неформальных расходов и активного взаимодействия с другими элитами. Поэтому сумма столовых денег, которые предназначались для содержания стола, приема подчиненных и других чиновников, значительно возросла и составила 12000 руб. асс. [10, т. 3, с. 21-25].

Министр Департамента уделов, выступая составной частью общего института государственной гражданской службы Российской империи, становился в первую очередь проводником «личной воли» императора. В его компетенцию входили назначение чиновников как центрального аппарата, так и региональных уровней удельного ведомства, а также проработка и утверждение должностных инструкций. Ему предоставлялись на рассмотрение ежедневные протоколы заседаний Департамента и делопроизводственные документы по особо спорным делам. Первоначально министр присутствовал в Департаменте лишь эпизодически, однако уже в конце 1797 г. было установлено специальное расписание приема министром его заместителей «для рассуждения и трактования по делам департамента» [10, т. 1, с. 31]. Впоследствии его присутствие в ведомстве стало ежедневным.

Сначала все распорядительные документы получали резолюцию министра, - закон не позволял делегировать эту функцию. На министра ложилась значительная делопроизводственная нагрузка. С 1828 г. организационно-управленческие функции были разделены между министром и вице-президентом Департамента уделов, которому было передано оперативное управление ведомством. Вице-президент стал фактическим руководителем Департамента, неся полную ответственность за его работу и состояние денежных средств. В его прямое подчинение перешли все чиновники удельного управления.

Разграничение полномочий между министром и вице-президентом Департамента уделов потребовало более детальной проработки их должностных инструкций. Теперь в компетенцию министра входили кадровые назначения управляющих конторами, начальников отделений и ряда других ответственных чиновников. Вопросы пенсионного обеспечения служащих ведомства, предоставления отпусков и единовременных пособий также оставались в ведении министра. Он должен был контролировать жалобы, поступавшие на удельных чиновников от лиц и учреждений, не подведомственных Департаменту, а также рассматривать ходатайства, поступавшие из «Комиссии прошений», на Высочайшее имя. Кроме того, к юрисдикции министра уделов относилось «подписание окончательных заключений Департамента, направляемых в суды общей юрисдикции, по всем уголовным делам удельных чиновников и крестьян» [7].

С конца XVIII по первую половину XIX в. во главе Департамента уделов сменилось шесть руководителей. Первым министром уделов был назначен Александр Борисович Куракин, которому в то же время было разрешено остаться в должности генерал-прокурора Сената [29, д. 2, л. 5]. А. Б. Куракин лично занимался подбором кадров для Департамента уделов, выбирая сотрудников преимущественно из своих бывших сослуживцев. При этом многие служащие центрального аппарата управления в тот период совмещали свою основную работу с должностными обязанностями в Департаменте.

Частая смена руководства в краткое царствование Павла I (А. Б. Куракин, С. П. Румянцев, Н. Б. Юсупов) отражала общую тенденцию высшей бюрократии Российской империи, находившейся в прямой зависимости от политической конъюнктуры и личного расположения монарха. Каждый из этих руководителей внес свой вклад в организационное становление ведомства - от формирования штата и передачи имуществ до их окончательной инвентаризации.

Четвертым министром уделов (1802–1806 гг.) стал Д. П. Трощинский. Важным итогом его руководства стало усиление роли товарища министра, который фактически стал ключевым оперативным руководителем ведомства. Однако, будучи противником министерской системы и сторонником коллегиального управления, он вступил в конфликт с реформаторским курсом императора и А. А. Аракчеевым. Это привело к его добровольной отставке в 1806 г.

Особую роль в консолидации административных и хозяйственных функций Департамента сыграл Д. А. Гурьев, чье длительное пребывание в должности (1806–1825 гг.) ознаменовалось системными преобразованиями, направленными на повышение финансовой эффективности удельной системы. Его деятельность выходила за рамки простого стремления увеличить доходы любыми способами; она была нацелена на создание отлаженной, предсказуемой и рентабельной финансовой системы управления удельными хозяйствами.

Им была разработана и внедрена новая система управления («Положение» 1808 г.), упорядочена финансовая отчетность, а также расширена кредитная деятельность ведомства, что в совокупности обеспечило стабильный рост доходов. Примечательно, что его аграрная политика отличалась дуализмом: сочетанием экстенсивных методов (повышение оброка) с элементами интенсификации (внедрение новых агрокультур, развития промыслов и др.).

С воцарением Николая I происходит интеграция Департамента уделов в структуру Министерства императорского двора. Назначение на пост министра уделов П. М. Волконского, совмещавшего его с должностью министра двора, символизировало переход к централизованному и рациональному управлению. Его деятельность была ориентирована на социально-хозяйственную модернизацию удельной деревни: замену подушной подати поземельным сбором, внедрение системы мелкого кредита и страхования, организацию общественной запашки и открытие аграрных и ремесленных училищ.

Одной из важнейших социальных инициатив стало учреждение системы пенсионного обеспечения для отставных нижних чинов (унтер-офицеров и рядовых), поступивших на службу из удельных крестьян. Согласно Положению 1841 г. выплата пенсий, размер которых составлял 6 руб. в год для унтер-офицеров и 4 руб. для рядовых, была обставлена рядом условий. Ключевым условием был годичный испытательный срок, в течение которого местное удельное начальство должно было удостовериться в «кротком обращении» и благонадежном поведении отставного солдата. Выплаты прекращались не только в случае смерти пенсионера, но и за «дурное поведение или буйные поступки» [29, д. 48, л. 134-141]. Таким образом, пенсия не только выполняла социальную функцию, но и служила инструментом стимулирования рекрутства и социального контроля над ветеранами, которые могли потенциально дестабилизировать порядок в деревне.

Итак, в первой половине XIX в. институт министерской власти в Департаменте уделов эволюционировал к стабильной административной практике в рамках общеимперской бюрократической системы. Ключевым вектором этой трансформации стало постепенное замещение политических функций министра исполнительно-хозяйственными. Если в первой четверти XIX в. министр мог совмещать должности, то со второй четверти его роль сосредоточилась на управлении коронными владениями.

Товарищи (заместители) министра. В прямом подчинении министра Департамента уделов находились его заместители (товарищи). В 1797 г. было учреждено четыре такие должности, образующие вместе с министром коллегиальное присутствие. При этом полномочия между ними распределялись неравномерно. Первый товарищ министра, занимавший особое положение, председательствовал в общем присутствии, руководил ведомством в отсутствие министра и обладал правом подписи важнейших финансовых и распорядительных документов. Остальные товарищи курировали конкретные направления - финансовый контроль, ревизионную работу и общее делопроизводство.

Разная степень ответственности, установленная нормативными актами Департамента, нашла отражение в штатном расписании 1797 г. Первый товарищ министра имел более высокий класс по Табели о рангах и повышенное жалование. В 1801 г. жалование первого товарища составляло 2250 руб., а остальные три товарища получали по 1875 руб. асс. [33]. Четкое законодательное закрепление компетенций, прав и ответственности для каждого из четырех товарищей министра, дополненное системой материального стимулирования, свидетельствует о раннем становлении принципов рациональной бюрократии и функционального разделения труда в рамках удельного ведомства.

Эта структура и детальная регламентация обязанностей в Департаменте уделов были уникальным явлением, существенно опережавшим общегосударственную практику. Институт товарища министра в общегосударственной системе был введен лишь в 1802 г., причем его полномочия долгое время оставались неопределенными и варьировались от ведомства к ведомству. Например, в Министерстве внутренних дел должностные инструкции для товарища министра были разработаны только в 1809 г. [5, с. 6]. Некоторым министрам казалось, что товарищи могут покуситься на объем их власти, поэтому они предпочитали работать без заместителей. Более устойчивая форма взаимоотношений между министром и товарищем министра в Российской империи, по мнению Д. И. Раскина, сложилась только в пореформенное время [27, с. 135-137]. Таким образом, Департамент уделов, закрепивший конкретные компетенции за своими заместителями еще в 1797 г., выступил примером ранней административной реформы и демонстрировал элементы системного подхода к управлению еще до создания общегосударственной системы министерств.

Первоначально первому товарищу министра Департамента уделов разрешалось занимать иные государственные посты [29, д. 2, л. 66; 31, л. 1–3], однако с возрастанием нагрузки в ведомстве такая практика стала ограничиваться. С 1820-х гг. совмещение должностей для чиновников Департамента было официально ограничено и требовало получения Высочайшего разрешения. Так, исключением стало разрешение Л. А. Перовскому в 1841 г. сохранить пост товарища министра уделов при назначении его министром внутренних дел. Для нижних чинов любое совмещение было полностью запрещено.

После включения Департамента уделов в состав Министерства императорского двора (1826 г.) должность первого товарища министра была преобразована в вице-президента Департамента с расширенными полномочиями. Инструкция 1828 г. официально возложила на него функции непосредственного руководства ведомством, что было вызвано высокой нагрузкой на министра, совмещавшего два поста. Полномочия вице-президента стали исключительными: он осуществлял оперативное управление Департаментом, и любое дело требовало его обязательного участия. В его подчинение перешли все чиновники удельного управления, включая членов присутствия.

Вице-президент Департамента самостоятельно решал кадровые вопросы, включая перемещение чиновников между удельными конторами, и отбор кандидатов на вакантные должности на основе оценки их профессиональных качеств [29, д. 36, л. 67-68об.; д. 51, л. 160]. В компетенцию вице-президента также входило проведение аттестаций служащих и представление их к наградам или взысканиям [29, д. 36, л. 65-68об]. При этом министр сохранял за собой прерогативу утверждать ключевые назначения в центральном аппарате и на должности управляющих конторами, а также контролировать расходы, не предусмотренные штатным расписанием (премии, повышение окладов), и расследования чрезвычайных происшествий. Кроме того, документооборот был централизован через вице-президента, что позволило разгрузить министра и оптимизировать управленческие процессы.

В 1838 г. с принятием специальной инструкции вице-президент Департамента уделов получил значительные дополнительные полномочия в финансовой и административной сферах. В обосновании документа указывалось, что это решение было вызвано частым отсутствием министра императорского двора. В период отсутствия министра вице-президент получал право распоряжаться средствами: выделять до трети сумм, предназначенных на содержание императорской фамилии, утверждать расходы на строительство и ремонт дворцовых зданий, заключать контракты на сумму свыше 25 тыс. руб. [29, д. 46, л. 84-86].

В сфере управления крестьянами вице-президент имел право награждать их денежными выплатами (до 200 руб.), оказывать помощь при пожарах (до 50 руб.), предоставлять рассрочки по штрафам или списывать недоимки. В его компетенцию входило утверждение решений о направлении крестьян в рекруты или о ссылке их в Сибирь за совершённые правонарушения. Что касается управления имуществом, то в ведении вице-президента находились оперативная сдача имущества в аренду, контроль за его состоянием и своевременное списание с баланса непригодных оброчных статей.

В обязанности вице-президента входила подготовка докладов императору, включая ежемесячные ведомости о работе Департамента, отчёты о происшествиях в удельных имениях и сводки об урожаях. Помимо этого, в его функции входило представление императору финансовой отчётности, включая приходо-расходные ведомости по кассе Департамента [29, д. 46, л. 84-86]. Вице-президент, формально ограниченный исполнительными функциями, фактически обладал расширенными полномочиями и полной ответственностью за работу ведомства и состояние финансов. Эта должность соответствовала 3-му классу Табели о рангах с годовым содержанием 15000 руб. асс. - вдвое выше, чем у членов присутствия Департамента [29, д. 47, л. 106-107об.]. В 1840 г., в рамках унификации штатов по указу Сената 1839 г., должность вице-президента была формально упразднена с восстановлением прежнего названия «первый товарищ министра уделов», хотя его полномочия и оклад остались неизменными [29, д. 48, л. 119].

Таким образом, Департамент уделов стал уникальной площадкой для проведения административных реформ. Именно здесь были апробированы и внедрены принципы функционального разделения труда, делегирования полномочий и централизации исполнительной власти, которые лишь позже получили распространение в общегосударственной практике. Эти изменения отражали общую тенденцию профессионализации и бюрократизации аппарата, выражавшуюся в четком распределении функций и создании системы эффективного оперативного управления.

Канцелярия. Внутренняя организация удельного ведомства в 1797 г. соответствовала общему порядку, установленному в системе органов государственного управления империи. В сентябре 1797 г. император повелел, чтобы «члены департамента, как и во всех прочих присутственных местах, имели местное заседание по старшинству чинов» [29, д. 1, л. 34].

Служащие Департамента уделов подчинялись общим нормативным правилам по организации государственной гражданской службы: им присваивался классный чин по Табели о рангах, который определял размер их жалования; по выслуге лет они имели право выйти на пенсию или запросить отпуск и т.д. Все чиновники канцелярии Департамента уделов приравнивались к чиновникам канцелярии Сената. Важным аспектом становления ведомства стало развитие элементов социального обеспечения и ведомственного патернализма. Несмотря на первоначальный отказ императора Павла I в 1797 г. ввести штатных медиков, к 1801 г. в расписании уже значились доктор (600 руб.) и подлекарь (200 руб.) [29, д. 1, л. 29а; 33]. Департамент брал на себя заботу о здоровье служащих, прежде всего центрального аппарата.

Анализ формулярных списков 1797 г. позволяет реконструировать кадровый состав канцелярии Департамента уделов при его создании. Первоначальный штат составил 64 чиновника, причем около половины из них ранее служили в Канцелярии генерал-прокурора А. Б. Куракина, что отражало характерный для той эпохи патронажный принцип формирования аппарата.

Преобладали в штате дворяне и дети обер-офицеров (более 60 %), тогда как около 20 % приходилось на выходцев из духовного и приказного сословий, занимавших, как правило, низшие должности. Наблюдалась прямая зависимость между образовательным уровнем и положением в служебной иерархии: старшие чины (товарищи министра, коллежские советники) часто оканчивали престижные учебные заведения - Московский университет, Горное училище, кадетские корпуса, в то время как копиисты и регистраторы систематического образования нередко были лишены. Опыт предыдущей службы многих чиновников в Сенате, коллегиях и банках свидетельствовал о процессе профессионализации ведомства. Значительную группу (40–45 %) составляли дети военных, а 15 % служащих лично участвовали в военных кампаниях, включая Русско-турецкие войны (1768–1774, 1787–1792), Русско-шведскую войну (1788–1790) и Польские кампании (1764–1775). При этом около 80 % чиновников не владели недвижимостью или крепостными, завися от казенного жалования [31].

Социальный состав служащих Департамента уделов формировался как из гражданских лиц, так и из отставных военных. Для последних служба в Департаменте обеспечивала не только стабильный доход, но и открывала возможность заниматься новой для них административной, судебной и хозяйственной деятельностью. При переходе на гражданскую службу военные либо переводились в статские чины, либо сохраняли свои военные чины, что регламентировалось «Уставом о службе гражданской». В случаях, не предусмотренных Уставом, право сохранения чина могло дароваться особым Высочайшим указом. Таким образом, интеграция отставных военных кадров в гражданский аппарат была характерной чертой эволюции государственной службы Российской империи в первой половине XIX в. Комплексное изучение роли этих кадров в формировании и функционировании государственного аппарата всех уровней, включая правовые и социальные аспекты их перехода на гражданскую службу, представляет значительный научный интерес и требует дальнейшего комплексного исследования.

С момента создания Департамента уделов в 1797 г. и на протяжении всего изучаемого периода его штат демонстрировал устойчивый рост численности. К концу 1850-х гг. в ведомстве числилось 414 сотрудников, включая 162 чиновника, 190 канцеляристов и 62 обслуживающих работника (рассыльные, сторожа) [7]. В штате также состояли лица без реальных обязанностей. Например, в 1836 г. Департамент разыскивал камер-юнкера и коллежского секретаря Соломирского, числившегося в ведомстве, но не выполнявшего никаких функций и находившегося в неизвестном месте. Вероятно, он продолжал бы числиться, если бы не необходимость подтверждения статуса для очередного награждения чином по выслуге лет [29, д. 45, л. 110].

Штатное расписание центрального аппарата Департамента уделов на 1801 г. отражало процесс формирования сложной бюрократической структуры с ярко выраженной иерархией и специализацией. Ведомство включало ключевые должности: казначея (управление имуществом и средствами), бухгалтера, экзекутора (хозяйственные дела и внутренний порядок), а также многочисленных камериров, отвечавших за прием, хранение и выдачу денежных сумм. Разделение функций между камерирами по доходной, расходной частям, ревизии счетов свидетельствовало о развитой системе финансового контроля.

Анализ расходов на аппарат управления в 1801 г. выявил значительную дифференциацию в оплате труда: жалование министра (3000 руб.) в 15 раз превышало оклад рядового канцеляриста (200 руб.) и в 5 раз - содержание его ближайшего заместителя (600 руб.). При этом основная часть расходов - около 54 % от фактического бюджета или 58 % от планового - направлялась на содержание низших служителей, курьеров и канцелярские нужды [33], что подчеркивало ключевую роль рядовых чиновников в повседневном функционировании ведомства.

Фонд оплаты труда превышал плановые показатели: при утвержденной сумме в 49850 руб. асс. фактические расходы составляли свыше 53 тыс. руб. в год. Это превышение объяснялось высокими окладами отдельных высших чиновников, таких как тайный советник Бакунин и прокурор, не входившие в стандартную штатную сетку.

В области контроля за деятельностью ведомства в начале XIX в. также произошли существенные изменения. В 1800 г. была введена должность прокурора с двойным подчинением (министрам уделов и юстиции). Однако уже в 1803 г. его сменил главный удельный стряпчий [10, т. 1, с. 42-45]. В отличие от прокурора, новый чиновник находился в полном подчинении руководства Департамента, представлял исключительно ведомственные интересы в судах, а также осуществлял контроль на местах. Как справедливо отмечает Н.В. Дунаева, данная реформа ознаменовала начало выведения удельного управления из юрисдикции общегосударственных контрольно-ревизионных органов [7]. Должность стряпчего с высоким окладом сохранялась в последующие десятилетия, тогда как должность прокурора в ведомстве упразднили окончательно [29, д. 47, л. 108]. Это окончательно оформило судебно-правовую автономию Департамента, создавшего собственную юридическую службу для эффективной защиты своих интересов при минимизации взаимодействия с общегосударственными судебными и надзорными инстанциями.

Дальнейшее усиление автономии удельного ведомства произошло в 1808 г. с принятием по инициативе Д. А. Гурьева Высочайше утвержденного Положения о Департаменте уделов [24, с. 226-258]. Ключевым нововведением стала отмена контроля над удельным бюджетом со стороны общегосударственных ревизионных органов, что значительно усилило финансовую автономию ведомства. Проведенная реорганизация привела к четкому функциональному разграничению между общим присутствием Департамента и его канцелярией, что соответствовало потребностям растущего аппарата. Если первоначально канцелярия состояла из трех отделений, то с 1824 г. - уже из четырех, что свидетельствовало о постоянном расширении ее функций. Созданный административный механизм обеспечивал эффективное управление удельным хозяйством вплоть до 14 октября 1865 г.

Первое отделение канцелярии Департамента уделов выполняло ключевые распорядительные функции. В его ведении находились: выделение имений членам императорской фамилии, выплата им денежного содержания (с фиксацией в бюджете), сопровождение сделок по покупке недвижимости, а также все кадровые вопросы служащих Департамента. Кроме того, отделение контролировало исполнение Сенатских указов, содержание помещений, заготовку материалов и ведало делами удельных крестьян, включая переходы в другие сословия и отчуждение земель крестьянок, вышедших замуж за лиц, не принадлежавших к удельному ведомству посторонних лиц (до 20 июня 1858 г.).

Второе отделение канцелярии Департамента уделов было наделено широким кругом хозяйственных функций. Оно занималось изданием распоряжений по управлению удельными имениями, включая вопросы наделения крестьян землей, их переселения, контроля за промысловой деятельностью и отходничеством. В сферу его ответственности входило непосредственное управление ведомственными предприятиями, как, например, Петергофской бумажной фабрикой (с 1829 по 1846 гг.). Отделение курировало управление оброчными статьями, взаимодействие с арендаторами, а также организацию сбора налогов и отвечало за исполнение общественных повинностей, в том числе рекрутской. Важным направлением работы был контроль за строительством и наполнением хлебных запасов в запасных магазинах на случай неурожаев. Надзорные функции включали мониторинг бюджетов удельных имений, оброчных статей и частично местного управления. Кроме того, в ведении отделения находились все финансовые операции Департамента: прием, хранение и отпуск денежных сумм, составление годовых отчетов, а также межевые дела и картографирование удельных земель. Таким образом, второе отделение концентрировало в себе ключевые оперативно-хозяйственные и финансовые полномочия, обеспечивая функционирование всей экономической инфраструктуры удельного ведомства.

Третье отделение осуществляло надзорные функции в судебной сфере. В его компетенцию входил сбор информации о судебных делах, возбужденных в отношении удельных крестьян, включая уголовные преступления, а также контроль за крестьянами, содержавшимися под стражей. Отделение проводило предварительное рассмотрение апелляционных жалоб, подаваемых удельными крестьянами в Сенат (преимущественно по земельным спорам и гражданским делам), оказывало содействие в их подготовке и следило за соблюдением процессуальных сроков. Кроме того, в обязанности отделения входили отбор кандидатов на должности удельных стряпчих и оценка их профессиональной пригодности.

Четвертое отделение было образовано дополнительно в 1824 г. в силу довольно активной денежно-кредитной политики Департамента уделов и в связи с ростом количества недвижимого имущества в его собственности. За отделением закреплялась задача вести отчетность по всем учреждениям ведомства; осуществлять контроль за их финансовыми и материальными операциями [24, с. 226-258; 9, с. 190-191].

Начальники отделений канцелярии Департамента уделов, назначавшиеся на должность лично императором по представлению министра, играли ключевую роль в системе оперативного управления ведомством, несмотря на формально среднее положение в административной иерархии. Преобразование общего присутствия из органа прямого управления в совещательную коллегию фактически делегировало начальникам отделений функции непосредственного руководства текущей деятельностью. Их работа заключалась в подготовке решений по конкретным направлениям (хозяйственному, судебно-надзорному, распорядительному), которые в виде докладных записок поступали на коллегиальное рассмотрение, а затем докладывались министру [7]. Начальник отделения играл ключевую роль, обеспечивая реализацию стратегических указаний на практике.

Примечателен парадокс статуса этих чиновников: находясь в VI классе Табели о рангах (как и управляющие конторами), они получали относительно скромное жалование – по штату 1839 г. 3000 руб. с добавлением 1500 руб. столовых, что было ниже оклада управляющих конторами [29, д. 47, л. 108]. Это свидетельствует о сложной структуре ведомственной иерархии, где ценность позиции в центральном аппарате определялась не столько денежным содержанием, сколько реальным объемом полномочий и близостью к центру принятия решений.

На основании указа Правительствующего Сената с 1 января 1839 г. предписывалось увеличить содержание чиновников высших государственных учреждений, взяв за образец штаты Министерства государственных имуществ. Это правило распространилось и на удельное ведомство. Однако выяснилось, что его штатные расписания 1824 г. существенно разнились со штатами структурных подразделений Министерства, несмотря на функциональное сходство, по которому проводилось уравнение.

Для применения указа был составлен новый проект штата ведомства, уравнивавший оклады лишь «по возможности» [29, д. 47, л. 106-107об.]. Полного соответствия достичь не удалось. Повышение жалования происходило следующим образом: оклад удельных чиновников либо увеличивали за счет «излишка столовых денег» или прибавки к жалованью, либо, если содержание чиновника и так превышало новую штатную сумму, его сохраняли до выбытия с должности [29, д. 46, л. 95-95об.]. Ярким примером дисбаланса служило то, что директора департаментов Министерства государственных имуществ (4-й класс) получали 12000 руб. асс. в год, тогда как вице-президент Департамента уделов (3-й класс) - лишь 10000 руб. В итоге его оклад был повышен до 15000 руб. ежегодно. Также были уравнены в должностях архитекторы удельных контор, которых отнесли к 9-му классу (по аналогии с архитекторами придворного ведомства) с соответствующим увеличением жалования [29, д. 46, л. 95-95об.; д. 51, л. 115-115об.].

Анализ проекта штата чиновников Департамента уделов в 1839 г. свидетельствует о сохранении ключевых принципов организации российской бюрократии того периода - четко выраженной иерархией, где вертикаль власти выстраивалась от начальника отделения к столоначальникам, их помощникам и младшим помощникам. Эта иерархия подчеркивалась значительной дифференциацией окладов: от 3000 руб. у начальника до 1000 руб. у младших служащих. Наличие категории «канцелярских чинов» указывало на разделение между ответственными должностными лицами и техническим персоналом. Структура расходов отражала функциональные приоритеты Департамента: наибольшие суммы приходились на чертежную (110500 руб., или 30 % бюджета) и отделения (180050 руб., 49 %). Чертежная, состоявшая из 20 землемеров и 35 помощников, играла ключевую роль в землеустройстве, выделении наделов и управлении имениями. Второе отделение (49700 руб.) и третье (33100 руб.), ориентированные соответственно на хозяйственные и судебные функции, обеспечивали решение задач по управлению крестьянами и финансами [29, д. 47, л. 110-111].

В итоге достичь полного соответствия чинов так и не удалось. Процесс унификации ведомственных штатных расписаний, ключевой для модернизации государственного аппарата, наталкивался на глубоко укорененные институциональные барьеры. Попытки создания единообразной системы управления сталкивались с обособленностью Департамента уделов, что свидетельствовало о сложном, противоречивом и в конечном счете незавершенном характере данной административной реформы.

В этом контексте стоит сказать о службе кормилицами при императорской семье. Кормилицы занимали уникальное положение, сочетая в себе статус служащей и приближенной к правящей династии. Процесс отбора был многоэтапным и дорогостоящим, но приравнивался к важной государственной задаче [11]. Кормилицы в императорской семье занимали уникальное социальное положение, сочетавшее формальную принадлежность к крестьянскому сословию с фактическим привилегированным статусом: пожизненное покровительство императорской семьи, освобождение от повинностей, право личного ходатайства перед императором. Их дети признавались «молочными родственниками» царских особ, что открывало доступ к образованию и пособиям. Ярким примером реализации этих привилегий стало удовлетворение просьбы кормилицы Авдотьи Карцовой о переводе ее сына из крестьянского в мещанское сословие для продолжения образования. Примечательно, что это решение нарушало не только внутриведомственные правила, но и общегосударственные принципы сословного устройства [29, д. 41, л. 18].

Материальное обеспечение бывшей кормилицы включали значительные единовременные выплаты, достигавшие 3000 руб. и пожизненную пенсию. Размер пенсии зависел от воли Высочайшей особы и продолжительности службы. Среднегодовое пособие составляло 600 руб. асс. [28, оп.1. д. 88; оп. 1. д. 665; оп. 2, д. 272; оп. 2, д. 294; оп. 2, д. 907; оп. 37 (265/1282)], но могло уменьшаться при досрочном прекращении обязанностей или увеличиваться при кормлении нескольких детей из императорской семьи [28, оп. 1, д. 88, л. 7]. Пенсия в XIX в. являлась важным элементом признания службы. Примечательно, что служащие Министерства императорского двора могли претендовать на пенсию только после 35 лет службы, а придворные - после 15 лет безупречной работы. Пенсионные выплаты производились из личных сумм Высочайших особ или бюджетов ведомственных учреждений (Кабинета или Департамента уделов) по строго установленным формам, при этом требовалась личная явка кормилицы во дворец для получения денег.

Таким образом, институт кормилиц создавал уникальный канал социальной мобильности, предоставлявший выходцам из крестьянской среды привилегии, сопоставимые с высоким статусом, что было исключением для сословной системы Российской империи. Несмотря на формальное закрепление принципов чиновной иерархии (Табель о рангах), доступ к привилегиям определялся не только служебными достижениями, но и личной близостью к императорской семье, что противоречило принципам рациональной бюрократии. Статус кормилицы и ее семьи регулировался не формальными правилами, а личными распоряжениями монарха. Данный институт формировал внеправовой канал мобильности, полностью зависимый от воли императора и существовавший вне рамок формальной бюрократической системы, что подрывало принципы унификации государственной службы. Сохранение подобных практик свидетельствовало о характерной для государственного аппарата Российской империи черте - сочетании формальной бюрократизации с персонализированными отношениями, что указывает на незавершенность модернизации.

В целом внутренняя организация центрального удельного управления соответствовала общим принципам деятельности других министерств Российской империи. Однако со временем прохождение службы в удельном ведомстве приобрело специфику. В частности, финансирование всех удельных чиновников осуществлялось из средств удельного бюджета, а не из государственной казны, как это было принято для других гражданских и военных служащих. Их особое положение подчеркивалось специальной формой мундира. Несмотря на эту автономию, чиновники Департамента уделов - как в центральном аппарате, так и в местных конторах - официально считались состоящими на службе его императорского величества и имели статус государственных служащих.

Эволюция центральных органов Департамента уделов иллюстрировала процесс формирования мощного и замкнутого административного аппарата, обладавшего признаками финансовой, управленческой и правовой автономии. Создание разветвленной и специализированной канцелярии с четким функциональным разделением, выделение значительных средств на содержание аппарата и формирование собственной системы социального обеспечения свидетельствовали о стремлении к созданию самодостаточной системы управления, максимально независимой от общегосударственной бюрократии. В итоге Департамент уделов превратился не просто в орган управления имуществом императорской семьи, а в сложный социальный институт с чертами «государства в государстве».

Региональные органы власти. Эволюция региональных органов власти в Российской империи представляла собой сложный процесс институциональных преобразований, направленных на создание эффективной системы управления обширными территориями. Развитие органов управления удельными имениями демонстрировало изменение административных практик и поиск баланса между централизацией и региональной автономией. Созданная в 1797 г. система удельного управления прошла путь от децентрализованных экспедиций до относительно самостоятельных контор, отражая общие тенденции бюрократизации и специализации государственного аппарата России первой половины XIX в.

Основная задача по реализации всех управленческих и хозяйственных решений ложилась на органы власти, образованные в губерниях. В 1797 г. были учреждены удельные экспедиции. Число экспедиций «Учреждением об императорской фамилии» не оговаривалось, их должен был определить сам Департамент. Критерием для разделения имений на экспедиции служило число крестьян: в каждой должно было состоять не менее 50000 душ. Первоначально было образовано 9 таких экспедиций.

Возглавлявший удельную экспедицию советник (6-й класс по Табели о рангах) нес персональную ответственность перед Департаментом за все дела на вверенной ему территории. Годовое жалование советника составляло 1000 руб. асс. Ему полагались два помощника - товарища (7-й класс), один из которых по усмотрению главы экспедиции исполнял обязанности казначея. Товарищи находились в строгом подчинении у советника, обязанные «безмолвственно его приказания выполнять» [10, т. 1, с. 23]. Штат экспедиции включал и других служителей канцелярии, при этом коллегиальное начало полностью отсутствовало - управление строилось на принципах единоначалия и вертикальной подчиненности [22, с. 525-569].

Среднее звено составляли секретарь, бухгалтер и кассир (все - 9-го класса) с годовым жалованьем 400 руб. в год. В функции бухгалтера и кассира входили сбор дохода с удельных крестьян (оброк), учет и перечисление средств в казну императорской семьи. Младшие чины включали помощника секретаря и столоначальника (12-го класса). Обслуживающий персонал: архивариус, помощник кассира, служители - были указаны в табели штата удельной экспедиции общей строкой без указания классных чинов.

Общий годовой фонд жалования персонала удельной экспедиции составлял 8250 руб. асс. Примечательно, что около половины этого бюджета (4250 руб.) направлялось не на прямое жалованье высшим чинам, а на содержание низшего персонала и обеспечение функциональной деятельности экспедиции. Эти средства покрывали расходы на канцеляристов, служителей, а также операционные нужды - разъезды, содержание архива и хозяйственные расходы.

Особого внимания заслуживает статья расходов «На разъезды по селениям» в размере 500 руб., что свидетельствовало о выездном, хозяйственном характере деятельности экспедиции. Чиновникам среднего звена, особенно кассиру и бухгалтеру, регулярно приходилось проводить инспекционные поездки по удельным имениям, проверять отчеты управляющих и непосредственно взаимодействовать с крестьянским населением. Данная практика подтверждает, что эффективное управление имениями требовало не только канцелярской работы, но и систематического выездного контроля.

Главной задачей удельных экспедиций было хозяйственное управление имениями на местах, включавшее учет и своевременный сбор денежных поступлений с крестьян с последующей отправкой средств в соответствующие инстанции, а также контроль за соблюдением общественного порядка в удельных селах. К другим обязанностям относились расчет размера поземельного оклада, контроль над исполнением повинностей и сверка данных о численности населения с материалами переписей.

Важнейшим направлением деятельности удельных экспедиций, позже преобразованных в конторы, была организация работы сельских приказов. Согласно «Учреждению…» 1797 г., в их обязанности входили: организация деятельности институтов самоуправления, контроль за использованием имущества удельных владений, установление границ удельных селений совместно с землемерами, а также контроль за сбором и расходованием общинных и штрафных сумм. Кроме того, власти должны были способствовать развитию промыслов и фабрик, а также созданию богаделен для престарелых и неимущих, госпиталей для больных, школ для малолетних и запасных хлебных магазинов [7].

Региональные власти обязаны были строго следить за правильностью ежегодного расчета повинностей крестьян: учитывать изменения в числе тягол (добавлять новые или убавлять за умерших и сданных в рекруты). За основу расчета принималось правило: женатый крестьянин считался целым работником, а холостой или подросток мужского пола с 15 лет - полтягла. Особое внимание уделялось предотвращению дробления крестьянских семей, запрещенного как способ уклонения от рекрутчины, а также контролю за браками малолетних [38, с. 118].

Первоначально удельные крестьяне подчинялись губернским судебным органам, а судопроизводство велось по прежнему порядку, принятому в дворцовых деревнях. Хотя уже в 1797 г. была учреждена должность стряпчего удельных дел (поверенного), который должен был способствовать «в немедленном окончании дела, на основании законов, и стараться, дабы во всякой точности интересы имений удельных и каждого из них поселянина были наблюдаемы» [22, с. 559]. В 1800 г. была утверждена специальная инструкция, определяющая его обязанности [23, с 140-144]. Изначально для экономии средств на эту должность переводили помощника секретаря, однако с расширением компетенции и увеличением объема дел в удельных экспедициях была введена отдельная штатная единица стряпчего[23, с. 140-141]. Стряпчий, избираемый экспедицией и утверждаемый Департаментом уделов, вел все судебные дела крестьян.

Постепенно удельное ведомство сформировало собственную систему судебного представительства, заменив удельных поверенных штатными стряпчими. С 1808 г. крестьянам запретили самостоятельно участвовать в судебных процессах, так как это отвлекало их от хозяйственных работ, а крестьяне не обладали необходимой юридической грамотностью [10, т. 1, с. 52].

Стряпчие занимались не только гражданскими, но и уголовными делами, обеспечивая защиту прав удельных крестьян. К концу 1820-х гг. сложившаяся процедура защиты имущественных интересов удельного ведомства в судах напоминала государственный механизм охраны имущественных прав казны, предусматривавший подчинение судебных органов правительственным учреждениям и высшим должностным лицам [7].

Административная реформа в удельной деревне в 1808 г. заменила немногочисленные и зависимые от губернской администрации экспедиции на разветвленную, финансово затратную, но самостоятельную и более эффективную сеть удельных контор, что стало важным шагом на пути к обособлению удельного ведомства от общегосударственной системы управления. Вместо 9 экспедиций было создано 19 удельных контор и 3 отделения, что позволило приблизить управление к территориальным центрам. Конторы учреждались в губерниях с числом крестьян более 10000 душ, а там, где их было меньше, создавались отделения, подчиненные ближайшей конторе. Те губернии, где нельзя было устроить ни конторы, ни отделения, причислялись к ближайшей территориально-административной удельной единице [24, с. 226-258].

Во главе конторы стоял управляющий (чин 6-го класса), назначаемый министром уделов из числа дворян «честного и добропорядочного поведения, знающих хозяйства и домоводства сельские» [24, с. 226-258]. В помощь ему назначался помощник (8-й класс). Оперативную работу вели три столоначальника (10-й класс) и их помощники (12-й класс), а техническое обеспечение осуществляли канцеляристы, писцы, курьеры и воинские нижние чины.

Назначение должностных лиц осуществлялось по-разному. Помощники управляющего, бухгалтеры и удельные стряпчие назначались по предложению начальника конторы с утверждения министра; писари назначались самим управляющим. Руководство отделением поручалось особому помощнику управляющего.

Кроме общего штатного расписания, некоторым конторам, к которым присоединяли имения в других губерниях и где общее число крестьян превышало 30000 душ, а именно в удельных имениях Московской, Костромской, Вятской, Смоленской губерний, полагалось еще по одному помощнику управляющего. В этих конторах вводилась и прибавка в 500 руб. на содержание канцелярии. Дополнительно в штат Московской удельной конторы вводился главный удельный стряпчий, ежегодное содержание которого составляло 1000 руб. асс, сопоставимое с жалованием управляющего конторой (1200 руб.). Введение в штатное расписание Московской конторы такой должности было определено тем, что часть апелляционных и кассационных дел по удельному ведомству рассматривалась в Московском департаменте Сената [29, д. 39, л. 108].

В целом содержание удельных контор и отделений, вместе с арендой помещений и разными служебными расходами, обходилось удельному бюджету в 162400 руб. асс. ежегодно [10, т. 3, с. 18]. Это более чем в три раза превышало содержание удельных экспедиций. По мнению чиновников, такая структура регионального управления способствовала более эффективному управлению и лучшему контролю за подведомственным имуществом и крестьянами.

Как и в отделениях канцелярии Департамента уделов, компетенции в удельной конторе были разделены между столами. Первый стол возглавлял делопроизводитель. В его задачи входило составление счетов, описей имения. Он вел учет оброчных статей, регистрировал новые и организовывал ремонт изношенных. Отмечал в бумагах выделение крестьянам земли и леса. Перемещение крестьян между удельными имениями, вопросы переселения также находились в его компетенции. Делопроизводитель вел журналы и фиксировал поступления по общественной запашке, хлебному капиталу, заполнению запасных магазинов и по поземельному сбору. В компетенции первого стола входил контроль за школами, госпиталями, за организацией профилактических прививок от оспы и за богадельнями в удельной конторе. Он проверял поступавшие от удельных крестьян бумаги на выход в купечество или мещанство, был отвечал за сбор сведений о солдатских детях.

Предметами ведения второго стола, возглавлявшегося бухгалтером, были: организация и сбор доходов хозяйственных и казенных податей; формирование бюджета конторы и выдача необходимых сумм, предусмотренных сметой; ведение бухгалтерских книг, составление отчетов по приходам и расходам и отправка их в Департамент уделов; «сочинение всех по сим предметам ведомостей и сведений для Департамента» [29, д. 51].

Третий стол возглавлялся удельным стряпчим и отвечал за следующие дела: сбор сведений о делах уголовных, следственных и тяжебных, касавшихся удельных крестьян; помощь в составлении исковых заявлений для суда; надзор за сроками ведения дел, «чтобы в делах уголовных крестьяне не были ни напрасно изнуряемы долговременным содержанием под стражей, ни обременены свыше меры наказанием»; составление отчетов в Департамент уделов по всем подведомственным делам, а также рассмотрение просьб и жалоб крестьян.

Штатом от 15 мая 1839 г. количество столов увеличилось до 4, а в некоторых конторах до 5. Стало ясно, что дела распределены между столами неравномерно, и один стол мог испытывать сильную делопроизводственную нагрузку, в то время как столоначальник другого не имел так много работы; поэтому разрешалось «уравнительное распределение занятий между столами». С 1842 г. управляющий контрой с разрешения ведомства мог перенаправить часть нерешенных дел в любой свободный стол, несмотря на то, что должностные компетенции были закреплены за столоначальниками [29, д. 51].

При учреждении все удельные экспедиции организовывались при казенных палатах соответствующих губерний, «в виде особого отделения казенной палаты, но только более самостоятельно» [10, т. 1, л. 23]. Удельные конторы в соответствии с параграфом 50 «Положения по Департаменту уделов» 1808 г. были поставлены в независимое состояние от губернских властей, в противоположность экспедициям [24, с.226-258]. Это расширило штаты региональных структур, усилило контроль над имениями и крестьянами, выведя их из подчинения губернаторов. Удельные чиновники сосредоточились на сборе податей и хозяйственном управлении, тогда как губернские власти сохранили лишь надзорные функции.

Так, в начальный период удельные экспедиции находились в двойном подчинении: Департаменту уделов и губернским властям. Согласно закону, они обязаны были подчиняться губернатору, сообщать ему о чрезвычайных происшествиях и допускать внезапные ревизии средств [39]. Губернатор мог отстранить чиновников от должности при нарушениях и передать управление казенной палате. Все финансовые операции, включая аренду земель и подряды до 3000 руб., проводились через казенную палату, где заключались контракты, а в экспедицию отправлялись лишь копии документов. И только сделки свыше этой суммы требовали согласования с Департаментом уделов [22, с. 540].

Помимо инструкций по оперативному взаимодействию с губернскими казенными палатами, удельные экспедиции получали указания общего характера. При волнениях в удельных селениях губернские власти могли вмешиваться для восстановления порядка, уведомив экспедицию и министра уделов. В случае неповиновения (например, из-за недоимок) губернатор и губернское дворянское собрание обязаны были направлять военные команды [29, д. 35, л. 12].

Параграф 93 «Учреждения...» устанавливал систему двойного контроля за сбором удельных доходов. Хотя непосредственное попечение о сборах возлагалось на экспедицию уделов, казенная палата сохраняла за собой право общего надзора, аналогичного контролю за государственными доходами. Законодатель особо оговаривал, что палата должна не только использовать экспедицию в качестве исполнительного инструмента, но и предотвращать возможные злоупотребления при взимании платежей [39].

Совместно с губернским правлением, земской полицией и казенными палатами экспедиции контролировали набор рекрутов, исполнение дорожной, подводной и постойной повинностей, меры по охранению «спокойствия и порядка», охране лесов и т.п. Губернским государственным органам управления и удельным экспедициям строго запрещалось расходовать собранные с удельных крестьян денежные средства без разрешения Департамента уделов [7].

Основной причиной первоначального подчинения удельных имений казенным палатам являлась значительная удаленность экспедиций от Департамента уделов, что требовало организации местного надзора [22, с 540]. Кроме того, губернские власти обеспечивали управление в начальный период передачи имущества уделам. Благодаря казенным палатам, в 1797-1799 гг. средства с удельных крестьян исправно поступали в соответствующие структуры.

Первоначальное законодательство предписывало управлять удельной деревней на тех же основаниях, что и государственной, это позволяло казенным палатам сохранять контроль над удельными имениями. Это выражалось в практике ежемесячного представления отчетов вице-губернаторам и губернским прокурорам о деятельности удельных экспедиций. Подобное административное взаимодействие регулярно вызывало серьезные трения между ведомствами, поскольку по мере укрепления удельного управления их интересы все более обособлялись.

После 1800 г., с завершением ревизии имущества и укреплением удельного управления, опека со стороны казенных палат стала обременительной. Реформа 1808 г. положила начало постепенному выводу удельных органов из‑под подчинения губернским властям, что спровоцировало виток конфликтов и взаимных обвинений.

Так, в первой четверти XIX в. противостояние между удельными и губернскими властями обострилось в борьбе за контроль над дополнительными поборами с крестьян, нормативный статус которых был не определен. От этого конфликта больше всего страдали крестьяне: чтобы решать свои повседневные вопросы, они были вынуждены платить обеим властям. Как свидетельствуют источники, крестьяне были «отягощаемы взятками со стороны голов и волостных писарей, так и чиновниками военного, губернского, лесного ведомств». Производились незаконные сборы на подарки в пользу управляющего и чиновников конторы, поскольку «без подарков ни какая просьба по частному или общественному делу никогда не была уважаема и не получала удовлетворения» [29, д. 36, л. 118-120].

Отношения между удельными и губернскими властями осложнялись двойственным правовым регулированием, при котором общегосударственные законы сочетались с ведомственными актами удельного управления. Эта правовая неопределенность порождала межведомственную неразбериху. Поскольку удельные нормы зачастую имели локальный характер и не обладали общегосударственным значением, их изменения иногда оставались вне поля зрения других ведомственных структур.

Ярким примером стал инцидент 1829 г. в Костромской удельной конторе. Ее управляющий, действуя в обход земской полиции, в чьей исключительной компетенции находились следственные мероприятия, самостоятельно провел расследование по делу о фальшивомонетчиках. Возникший конфликт с судебной палатой, отказавшейся рассматривать дело без надлежащих материалов следствия, дошел до Сената и министра уделов. Примечательно, что, хотя формально действия управляющего были признаны неправомерными, он удостоился благодарности за поимку преступников, а министр императорского двора и уделов возложил вину на земскую полицию, обвинив ее в коррупции [29, д. 38, л. 133-136].

Со своей стороны, представители земской полиции допускали произвольное толкование нормативных актов в отношении удельных крестьян. Так, несмотря на прямой запрет Департамента уделов (1830 г.) выдавать паспорта крестьянам, отошедшим от православия, земские суды продолжали самостоятельно предоставлять таким крестьянам разрешения на отход. Эта практика потребовала издания в 1832 г. специального строгого предписания об обязательном предъявлении письменных свидетельств от удельных властей [30, д. 563, л. 21-24, 35-36об.].

Конфликты регулярно переносились в судебную плоскость. Иллюстрацией служат как дело уренских крестьян (1830–1831 гг.), в котором местные власти искусственно затягивали процесс, так и дело пензенских молокан (1828 г.), где несогласованность действий различных ведомств привела к годичной задержке исполнения судебного решения [29, д. 39, л. 29-30].

Частые столкновения между удельными и губернскими властями вызвали необходимость четкого законодательного разграничения их полномочий [13; 15]. В 1836 г. по инициативе М. М. Сперанского и министра императорского двора П. М. Волконского был разработан и утвержден императором нормативный акт, кардинально изменивший систему управления удельными имениями [29, д. 43, л. 106-117]. На основании прецедента в Симбирском удельном имении данный документ окончательно закрепил исключительное право удельных властей на управление всеми внутренними вопросами, запретив вмешательство гражданских властей в дела удельной деревни и оставив за губернскими властями лишь функции надзора [29, д. 38, л. 133-136].

Важным изменением стало включение представителей удельного ведомства в состав комитета о земских повинностях и губернской дорожной комиссии с правом решающего голоса, что позволило установить полный контроль над распределением повинностей удельных крестьян. Также в исключительную компетенцию удельного начальства перешло устройство и содержание хлебных магазинов, при этом сохранялась обязанность ежегодно информировать губернатора о состоянии запасов, посевах и урожае [29, д. 43, л. 106-117].

Был закреплен особый порядок рассмотрения жалоб удельных крестьян, которые теперь направлялись исключительно в удельную контору или Департамент уделов, а в особо важных случаях - непосредственно министру императорского двора. Все государственные предписания, касавшиеся удельных крестьян, подлежали объявлению только через удельные власти. Существенно ограничивались полномочия земской полиции, которой запрещалось проводить обыски и допросы без присутствия представителя удельного ведомства или сельского старшины, кроме случаев наличия серьезных оснований [29, д. 43, л. 106-117]. Эти меры значительно сократили возможности вмешательства губернских властей в управление удельными территориями.

Эволюция региональных органов власти в Российской империи на примере удельного ведомства демонстрирует последовательный переход от первоначальной модели двойного подчинения к созданию централизованной ведомственной вертикали. Начавшись с создания в 1797 г. удельных экспедиций, находившихся в двойном подчинении, этот процесс достиг кульминации в 1836 г. с законодательным закреплением исключительной компетенции удельного ведомства. Ведомственное нормотворчество стало ключевым инструментом унификации управления разрозненными имениями.

Формирование удельной административной системы сопровождалось постепенным организационным и функциональным обособлением от общегосударственных структур. Преодоление первоначальной зависимости от губернских властей происходило в условиях постоянных межведомственных конфликтов, вызванных двойственным правовым регулированием и нечетким разграничением полномочий.

К 1830-м гг. сложилась стройная система ведомственного управления, характеризовавшаяся четкой иерархией, специализацией должностных лиц и развитой нормативной базой. Особенностью стало сочетание непосредственного управления с элементами крестьянского самоуправления, при котором стратегические вопросы решались чиновниками, а оперативные задачи делегировались общинным институтам.

Реформы удельного ведомства представляли собой важный элемент ранней модернизации государственного аппарата. Создание сети контор с иерархией и специализацией ознаменовало переход к рациональной бюрократической модели. Унификация процедур через централизованные нормативы, стандартизация отчетности и формализация процедур отражали стремление к повышению эффективности контроля над территориями и ресурсами. Отделение администрации уделов от общегосударственных структур подчеркивало функциональную дифференциацию институтов власти. Созданная система доказала свою институциональную устойчивость и эффективность, просуществовав без серьезных изменений до эпохи Великих реформ.

Местные выборные органы власти. Согласно закону 1797 г., низшим звеном в системе управления удельными имениями стали сельские удельные приказы, основанные на традиционной крестьянской общине. Как подчеркивает Н. В. Дунаева, государство, определяя статус низших органов удельного управления, было вынуждено к созданию новых правовых норм. Эти нормы были призваны поставить традиционное крестьянское самоуправление на службу интересам удельного ведомства [7].

Первоначальная модель управления, основанная на принципе относительной автономии, предусматривала создание сельских удельных приказов в качестве низшего звена управления. На них возлагались функции непосредственного надзора за крестьянами и распределения удельных земель - сфера, традиционно находившаяся в ведении крестьянской общины. Название каждому приказу давалось по крупнейшему из входивших в его состав селений, где и располагалось приказное управление. В 1797 г. во всех удельных имениях было создано 156 таких приказов [10, т. 3, с. 153].

Каждый приказ объединял несколько селений с населением не более 3000 душ [22, с. 525-569]. Хотя власти изначально строго придерживались этой нормы, реализовать ее оказалось сложно. Некоторые села присоединялись к более отдаленным приказам из-за превышения квоты, что затрудняло управление. Уже в 1798 г. норму увеличили до 4000 ревизских душ [29, д. 3, л. 8].

При организации местного самоуправления в удельной деревне законодатель руководствовался соображениями экономии. Было решено формировать органы управления исключительно из крестьян, избираемых общиной. Согласно положению 1797 г., приказное управление включало выборного голову, казенного и приказного старост, а также писаря. В каждом селении имелся сельский выборный, при церквах - ктиторы (церковные старосты, занимавшиеся хозяйственным попечением о храме), а на каждые 10 дворов - десятский [22, с. 525-569]. Все должностные лица избирались и могли отлучаться домой 1-2 раза в неделю, обязавшись являться по первому требованию. В связи с этим жалование устанавливалось невысоким: головы получали 20 руб., старосты и писари - 15 руб., сельские выборные - 10 руб. в год [10, т. 1, с. 438].

Все должности были выборные. Члены приказного правления - голова, старосты и писарь - избирались на три года всеми селами и деревнями приказа в присутствии члена экспедиции. Выборные сельские и деревенские и ктиторы избирались на один год крестьянами каждого села или деревни. Ежемесячно сменявшиеся десятские назначались старостой по очереди из каждых 10 крестьянских дворов из всех домохозяев и исполняли простейшие полицейские обязанности, оповещали крестьян по указанию администрации о каких-то событиях и т. п. Все выборные должности, кроме десятских, освобождались от натуральных повинностей, но обязаны были платить подати и удельные сборы. Только служба десятских не давала ни жалования, ни льгот.

В компетенцию органов крестьянского самоуправления входили сбор податей, распределение земель, разбор мелких судебных споров и поддержание порядка на местах. Законодательством прямо ограничивалось вмешательство вышестоящих удельных экспедиций в эту сферу, что обеспечивало определенную самостоятельность общины.

Центральным звеном данной системы был выборный приказной голова, которого избирали из числа наиболее уважаемых и хозяйственных крестьян. На него возлагались широкие обязанности: он объявлял односельчанам распоряжения начальства и контролировал их исполнение, следил за порядком и безопасностью, организовывал различные работы, а также наблюдал за выполнением религиозных обрядов. Совместно с другими выборными лицами голова обеспечивал сохранность удельного имущества, выполнял судебные функции, применял воспитательные меры к нерадивым хозяевам и организовывал коллективную помощь вдовам и сиротам [24, с. 226-258]. Таким образом, эта разветвленная система выборных должностей не только эффективно регулировала повседневную жизнь деревни, но и выполняла важные административные функции, существенно разгружая региональные органы управления.

Однако на практике реализация данной модели столкнулась с системными трудностями. Ключевыми проблемами стали кадровый дефицит, в частности острая нехватка грамотных крестьян для выполнения обязанностей писаря, а также повсеместное нежелание крестьян занимать выборные должности, поскольку это отрывало их от хозяйственной деятельности. Низкое материальное вознаграждение и сохранение ответственности за недоимки дополнительно снижали привлекательность этих должностей.

В Департамент регулярно поступали сведения о том, что избранные в головы крестьяне зачастую под различными предлогами уклонялись от выполнения обязанностей. В ответ удельные власти усилили контроль за органами местного самоуправления. В 1810 г. специальный циркуляр предписывал управляющим тщательно проверять все случаи, когда голова заявлял «о нежелании быть головою по слабости здоровья или по другим причинам». Окончательное решение о возможности освобождения от должности принималось министром на основании доклада управляющего и мирского приговора, которые должны были подтверждать «действительность выставленных просителем оснований его отказа» [10, т. 1, с. 453].

Решающим поворотом стало принятие «Положения» 1808 г., ознаменовавшее отход от принципов 1797 г. и постепенную трансформацию самоуправления в сторону бюрократической централизации. Избрание должностных лиц, особенно головы и заседателей, стало жестко регламентироваться и контролироваться удельной администрацией. Чиновники отбирали кандидатов, а окончательное утверждение стало прерогативой Департамента уделов.

Писарь, ставший назначаемым чиновником, вышел из-под контроля общины, превратившись в ключевой инструмент влияния удельного ведомства на местах. Яркой иллюстрацией этого процесса служил случай 1809 г., когда Оренбургская удельная контора предписала приказу, самостоятельно уволившему писаря Галактионова: «объявить им, чтобы они впредь сего не чинили без позволения конторы, в противном случае строго будут за сие наказаны, а меж тем донесли бы в контору кто на оное место ими найден и именующие у него аттестаты доставили бы в контору» [4, д. 168, л. 2].

Приказы были прямо административно подчинены удельным конторам, что юридически легитимизировало постоянное вмешательство в их деятельность: «нельзя не видеть, что черты собственного самоуправления в значимой мере затерялись в новом порядке, делавшем приказных старшин похожими более на чиновников, нежели на выборных» [10, т. 1, л. 448].

Параллельно было введено значительное увеличение жалования и предоставление льгот для повышения привлекательности службы, одновременно с ужесточением ответственности самих выборных за злоупотребления и недоимки. Новое жалование голове составляло 250 руб. асс., ежегодно из мирских сумм ему шился специальный кафтан темно-зеленого цвета с обшлагами мундира, что должно было визуально выделять его среди других сельских жителей [24, с. 226-258]. Голова и его семья освобождались от всех податей и повинностей, которые перекладывались на общину. Должностные лица получали жалованье и защиту от телесных наказаний. Ежегодная отчетность избранных перед обществом и система раскладочного сбора, определяемого общиной, создавали механизм контроля. При этом приказные головы и другие старшины не имели права самовольно наказывать крестьян без мирского приговора или особого разрешения удельной конторы. Кроме того, по всему удельному ведомству строго воспрещалось использовать крестьян на личных работах [36, с. 61-62]. С одной стороны, центральные органы власти стремились ограничить произвол местных должностных лиц и обеспечить защиту крестьян от злоупотреблений, с другой - сохраняли механизм административного контроля через удельные учреждения.

Усиление контроля, нарушавшее сложившиеся нормы общинной жизни, закономерно вызывало сопротивление крестьян. Одним из примеров стал конфликт в Бурегском приказе (1816 г.), где незаконная замена выборного головы через административное назначение привела к массовому неповиновению и потребовала вмешательства военных [34, д. 38, л.1-7].

Важно отметить что при формировании местных органов власти действовал религиозный ценз. Согласно постановлению Министерства внутренних дел 1820 г., представителей неправославного населения, которые «не признают священства, не молятся за Царя, не вступают в брак, в том числе молокан, субботников, духоборцев, скопцов и других, подобных не избирать в общественные должности» [30, д. 573, л. 121]. При этом старообрядцы считались более благонадежными, поэтому их привлекали в первую очередь для занятия выборных должностей при нехватке православных крестьян. Остальных «раскольников» допускали до должностей только в исключительных случаях, когда не хватало и православных, и старообрядцев. В этом случае распределение обязанностей происходило следующим образом: православные крестьяне занимали в деревне выборные должности, которые подразумевали большую ответственность, - а именно: старост, сборщиков податей, десятских, понятых, а также лесных и пожарных смотрителей. Менее ответственные обязанности, по мнению удельных чиновников, могли выполнять неправославные крестьяне: нести караул, распределять «квартиры для проезжающих по казенной надобности», готовить и отправлять подводы. В исключительных ситуациях, когда православные полностью отсутствовали, неправославные могли занимать все должности, но это автоматически влекло усиление административного контроля, как, например, в староверческих селениях Оренбургского удельного имения [4, д. 121, л. 68].

Во второй четверти XIX в. по мере усиления государственного регулирования социально-экономических отношений в удельной деревне круг сельских должностных лиц постоянно расширялся, а их обязанности и юридическая ответственность подвергались все более детальной регламентации. Например, были введены должности лесных сторожей, смотрителей общественной запашки и их помощников, сборщиков податей, ночных и дневных сторожей и проч.

Механизм управления удельной деревней сочетал в себе принципы как опосредованного воздействия, так и непосредственного взаимодействия с общинами. Например, удельные экспедиции непосредственно организовывали и контролировали выборы приказных старост на сходах. Взыскание же недоимок осуществлялось не напрямую, а через приказных выборных и крестьянские сходы, что перекладывало на общину функцию первичного контроля. Данный подход также способствовал большей социальной устойчивости, поскольку перенаправлял возможное недовольство на местных выборных лиц.

Таким образом, эволюция системы местного управления удельными имениями в первой половине XIX в. представляла собой пример бюрократизации и огосударствления традиционных институтов самоуправления. Первоначальная модель, предполагавшая самостоятельность общины под общим надзором государства, трансформировалась в систему, при которой выборные органы стали низовым административным звеном, интегрированным в вертикаль удельного ведомства. Эта трансформация, вызванная стремлением власти к унификации, фискальной эффективности и усилению контроля, привела к тому, что, несмотря на сохранение выборной риторики, реальное крестьянское самоуправление было серьезно ограничено. Данная реформа сочетала материальные стимулы для выборных лиц с усилением административного надзора, что отражало тенденцию к бюрократизации крестьянского самоуправления.

Делопроизводство. Параллельно с трансформацией системы управления происходило становление делопроизводственной системы удельного ведомства. В первой четверти XIX в. изменились принципы оборота делопроизводственных бумаг и бюрократической переписки в государственных учреждениях Российской империи. «Общее учреждение министерств» легитимировало делопроизводство в качестве основного механизма функционирования государства. При этом инструкции для делопроизводителей имели достаточно объемный вид. В указе 1811 г. об утверждении министерств раздел, посвященный делопроизводству, включал больше сотни параграфов [40, с. 65]. Перемены, в частности, затронули процедуру разработки документов. Если раньше эта работа велась в канцелярии коллегии, то теперь проекты готовились чиновниками структурных подразделений министерства и оформлялись в канцелярии министра или департамента. Глава ведомства лишь утверждал их личной резолюцией. Были также установлены правила регистрации, хранения и архивирования делопроизводственной документации.

Весь документооборот был выстроен в рамках строгой иерархии должностных лиц при четком разграничении компетенций между отраслевыми учреждениями. По замыслу законодателя, эти меры, включая разработку схем движения бумаг внутри каждого учреждения, должны были навести порядок в бюрократической переписке, хотя на практике иногда создавали лишь его видимость [20, с. 77]. Когда Департамент уделов затребовал у Кабинета сведения о награждении кормилиц, служащие последнего отрапортовали, что документов «не оказалось» [28, оп. 1, д. 665, л. 2-2об.]. Фактически, они их просто не смогли найти. Это не было единичным случаем: когда канцелярия Министерства императорского двора запросила информацию о денежном вознаграждении кормилицы великого князя Константина Николаевича Афимьи Федоровой, было доложено, что «получила ли она вознаграждение при увольнении, не известно» [28, оп.2, д. 294, л. 2, 5-5об.]. Хотя это был важный делопроизводственный документ, подтверждавший право наследников бывшей кормилицы получать часть пенсии. Требовались более системные и глубокие реформы ведомственного документооборота.

Одной из проблем, которую следовало решить, был поиск способов сократить потоки и объемы входящей документации, поскольку ее количество на протяжении первой половины XIX в. постоянно увеличивалось. Л. Ф. Писарькова объясняла обилие бумаг тем, что в России «основу бюрократизации составило не исполнение закона, а согласование решений нижестоящих и вышестоящих учреждений». В условиях централизации управления перед ведомствами стояла обязательная задача «отписаться» по каждой бумаге. Более того, в сложной и многоступенчатой системе прохождения деловых бумаг Л. Ф. Писарькова видела и «условия для злоупотреблений чиновников разного уровня» [21, с. 53].

Избыток делопроизводственной переписки признавался всеми ведомствами; наблюдался он и в Департаменте уделов. Например, только одно дело Владимирской удельной конторы по жалобе крестьян на несправедливую разверстку земель между ними, начатое в 1821 г., составляло 930 листов делопроизводственной переписки [34, д. 7]. Необходимо было провести оптимизацию бюрократического делопроизводства, чтобы ускорить прохождение бумаг по структурным подразделениям и обеспечить более быстрое реагирование на управленческие решения.

Выделим основные характеристики реформы делопроизводства, проводившейся в первой половине XIX в., затронувшие и Департамент уделов.

Во-первых, менялась форма документа. Был введен строгий единообразный формуляр для всех ведомств, чтобы привести к порядку составление бумаг [3, с. 74-75]. Для удобства стали применяться отпечатанные типографские бланки, а их использование получило нормативное закрепление [18, с. 118]. Были подготовлены образцы оформления, утверждены формы реквизитов, а также формализованы принципы создания и хранения архивных документов. Это сделало документы более удобными и ускорило их оборот.

Во-вторых, был оформлен четкий порядок связи между учреждениями и лицами. Это включало восстановление министерских докладов с 1827 г. и практику личных докладов министров императору. Документы получили новый регламент обращения, предусматривавший последовательное прохождение инстанций - от столов через отделения и департаменты до министра, с внесением изменений на каждом этапе. Данный порядок составил ключевое отличие министерского делопроизводства от коллежского [8, с. 129].

В-третьих, произошло перераспределение полномочий в делопроизводстве. Первоначально все решения по документам принимал только министр, что создавало большую нагрузку. Так, в Департаменте уделов с конца XVIII в. к 1830-м гг. объем документооборота увеличился почти в 14 раз [29, д. 39, л. 36-45; д. 40, л. 39-49об.; д. 45, л. 22-36; д. 46, л. 25-41]. Этот рост объяснялся тремя основными причинами. Во-первых, бюрократическая система оценивала эффективность работы по количеству подготовленных документов, что стимулировало оборот деловых бумаг. Во-вторых, расширились хозяйственные задачи Департамента. К «главным предметам, умножающим делопроизводство» во второй четверти XIX в. относились: установление правил отчетности по сбору податей, введение поземельного сбора, размен удельных имений с казной и прием казенных лесов в удельное ведомство. В-третьих, в управление Департамента перешли дворцы, ведомственные учебные заведения, промышленные объекты и новый корпус в Санкт-Петербурге [29, д. 41, л. 26–56].

Для снижения нагрузки на высшее должностное лицо ведомства по инструкции 1828 г. вице-президент стал рассматривать все входящие и исходящие бумаги, а министр оставлял за собой только дела, требовавшие его резолюции, и переписку с высшими чиновниками [29, д. 36, л. 65–66 об.]. С 1838 г. полномочия вице-президента дополнительно расширились: он получил право в отсутствие министра вести срочную переписку с другими министрами и генерал-губернаторами по делам, не терпящим отлагательств; подписывать документы о назначении пенсий и пособий; а также вести переписку, требовавшую заключения для Правительствующего Сената [29, д. 46, л. 84–86].

В-четвертых, на скорость и качество делопроизводства напрямую влияла острая нехватка квалифицированных канцелярских служащих. По словам Л.Е. Шепелева, при создании Министерства внутренних дел, куда писцов набрали из разных ведомств, «тотчас открылась вся пестрота в производстве дел, ни на каких правилах не основанная» [40, с. 65]. Николай Васильевич Гоголь, служивший в Департаменте в 1830–1831 гг., называл свою работу «ничтожной», жалуясь на рутину и отмечая, что единственной приобретенной пользой стал навык сшивания бумаг [6], что подрывало престиж гражданской службы.

Для решения проблемы, особенно в сельских приказах, Департамент уделов предпринимал комплекс мер: от разрешения нанимать вольных людей с повышенным окладом (1798 г.) до создания системы ведомственных училищ (1828 г.). Ключевой реформой стало Положение 1808 г., переведшее писарей в штат государственных служащих. Несмотря на повышение статуса, жалования и введение льгот (например, освобождение от рекрутчины), проблема кадрового дефицита полностью не была решена, что отражало общие трудности формирования профессиональной бюрократии в российской провинции и, особенно, на местах [12].

В-пятых, предпринимались попытки упростить делопроизводственный язык, приблизив его к повседневной речи, но полностью отказаться от канцеляризмов не удалось: сохранение некоторой формализации в официальном делопроизводстве придавало большую значимость изложению и поддерживало его официальный статус. Хорошо прослеживается упрощение изложения в отчетах Департамента уделов, которые готовились ежегодно. При этом отчеты становились чрезмерно объемными, достигая 60-80 страниц.

Наконец, серьезным препятствием были технические трудности: документы писались гусиными перьями в два этапа (черновик и беловик), а условия работы, особенно сельских писарей, оставались крайне неблагоприятными, что негативно сказывалось на качестве документооборота [40, с. 58-59]. Если для канцелярий центрального и регионального аппарата управления удельными имениями постепенно приобретались в собственность отдельные помещения, то сельские писари вынуждены были трудиться в стесненных условиях. В 1830-е гг. чиновники констатировали, что сельские приказы «занимали развалившиеся от ветхости лачужки, где писарь, все его семейство, домашний мелкий скот и птица помещались вместе с волостной канцелярией; книги, выданные из казенной палаты, оставались неписанными; указы палаты валялись вместе с одеждой писаря по лавкам; - тут никакой справки, отчетности нельзя было найти» [29, д. 45, л. 112-131].

Проведенная в первой половине XIX в. реформа делопроизводства была обусловлена серьезными системными проблемами в работе государственных учреждений Российской империи. В правление Николая I неоднократно созывались специальные комиссии по сокращению переписки, расходов и штатов [9, с. 470]. Однако, несмотря на ряд принятых решений и стремление оптимизировать документооборот, добиться существенных результатов в изучаемый период так и не удалось [16].

Динамика документооборота в Департаменте уделов наглядно показывала масштаб проблемы. Если в начале XIX в. объем входящей и исходящей документации был сопоставим, то к 1830-м гг. входящих документов стало вдвое больше (25309 против 16090 исходящих в 1830 г.) [29, д. 39, л. 36–45; д. 40, л. 39–49об.; д. 45, л. 22–36; д. 46, л. 25–41]. В 1832 г. общий объем входящей переписки в удельных конторах составил 118154 документов. При этом объем документации продолжал расти: в 1837 г. одни только конторы получили 138376 бумаг [29, д. 45, л. 22–36; д. 46, л. 25–41]. Нагрузка на конторы была колоссальной. Например, в 1835 г. только за первые семь месяцев в Симбирскую удельную контору поступило 6838 дел, а в Московскую – 4819, что составляло до тысячи официальных бумаг ежемесячно [29, д. 44, л. 115–115 об.].

В попытке снизить бюрократическую нагрузку в 1835 г. управляющим конторами разрешили регистрировать в журналах только наиболее важные бумаги, приводя остальные в исполнение посредством резолюций, налагаемых непосредственно на входящих документах. Это нововведение несколько упростило делопроизводство, однако, согласно параграфу 59, с управляющих не снималась ответственность «за неправильное течение дел по конторам» [29, д. 44, л. 115-115 об.].

Департамент не справлялся с обработкой половины входящих документов, что вызывало беспокойство у чиновников ведомства. Анализ оборота бумаг в ведомстве, проведенный удельными властями показал, что задержки были связаны с межведомственными делами, тогда как внутренние документы обрабатывались вовремя [29, д. 43, л. 106-117].

Существенные изменения в документообороте произошли после принятия в 1836 г. проекта М.М. Сперанского. До этого значительную часть переписки составляли документы, разграничивавшие полномочия удельных, губернских и гражданских властей, что и приводило к резкому дисбалансу, выражавшемуся в значительном преобладании входящей документации над исходящей. Реформа закрепила исключительное право управления внутренними вопросами за удельными властями и запретила гражданским и губернским властям требовать отчеты, что позволило резко сократить объем межведомственной переписки.

Анализ документооборота позволяет оценить не только его интенсивность, но и изменение места и роли ведомства в структуре государственных учреждений. Развитие Департамента уделов как высшего органа управления и его прямая подотчетность монарху повлияли не только на содержание официальной переписки, но и на ее тональность: со второй четверти XIX в. Департамент уделов, все больше отделявшийся от общегосударственного регулирования, все более соответствовал статусу закрытого коронного учреждения. Ведомство все явственнее ощущало свою самостоятельность и защищенность.

Таким образом, наметилась устойчивая тенденция: в то время как интенсивность межведомственной переписки сокращалась, внутренний документооборот удельного ведомства продолжал нарастать. По нашему мнению, положительный эффект от уменьшения бюрократической нагрузки в наибольшей степени ощущался на уровне центрального аппарата. Что же касается местных удельных органов, то они, компенсируя свою административную обособленность, были вынуждены вести пространную внутреннюю переписку. Их деятельность, как и работа всех губернских и уездных органов Российской империи в условиях централизованной системы, по-прежнему сводилась к формальному реагированию на каждый документ «сверху».

Итак, к середине XIX в. Департамент уделов прошел процесс институциональной трансформации, отражавший общие тенденции ранней модернизации государственного аппарата Российской империи. Он стал площадкой для внедрения управленческих новаций, опережавших общегосударственную практику. Именно здесь были раньше других внедрены такие принципы рациональной бюрократии, как четкое функциональное разделение обязанностей между товарищами министра (с 1797 г.), развитая система исполнительной власти в лице первого товарища (позже вице-президента) и централизация документооборота.

Правовая природа Департамента представляла собой сочетание частновладельческих (вотчинных) и публично-государственных практик. Созданный для управления собственностью императорской фамилии, он занял уникальное место в системе государственных органов, находясь в прямом подчинении императора. Будучи инструментом управления фамильной собственностью, ведомство одновременно выполняло важные публичные функции, управляя обширными территориями и значительным сельским населением удельной деревни.

Ключевыми вехами в развитии ведомства стали слияние в 1826 г. постов министра уделов и министра Императорского двора, а также последовательная трансформация одной из высших административных должностей. Последняя выразилась в усилении роли первого товарища министра, последующем введении должности вице-президента и, наконец, в её формальной замене на должность товарища министра с сохранением прежних полномочий. Эти преобразования отражали стремление интегрировать Департамент в единую систему государственного управления при сохранении его особого статуса, определенного функциональными обязанностями и правовым положением. Этот дуализм нашел отражение в деятельности ведомства. С одной стороны, ведомство обладало значительной независимостью, проявлявшейся в собственной управленческой структуре, бюджете и праве законодательной инициативы, результатом чего стало создание «Свода удельных постановлений» - внутреннего источника права. С другой стороны, в таких сферах, как исполнение рекрутской повинности, сбор государственных пошлин и других аналогичных вопросах, Департамент подчинялся общегосударственному законодательству, что обеспечивало его гармоничное включение в систему управления Российской империей.

Эволюция Департамента уделов отражала ключевое противоречие российской государственности первой половины XIX в.: стремление к унификации и централизации сочеталось с сохранением автономных административных структур. С одной стороны, Департамент успешно воплощал принципы рациональной бюрократии: четкое функциональное разделение, строгую иерархию, унификацию документооборота. С другой - эта модернизация оказалась внутренне противоречивой и незавершенной. Его статус автономного административного образования способствовал оперативному внедрению новшеств, но одновременно консервировал архаичные практики. Зависимость от личной воли монарха сочеталась с формальной бюрократизацией. Становление министерской системы в России представляло собой сложный процесс, в котором переплетались черты патронажа и новые бюрократические принципы.

Положение 1808 г. кардинально изменило региональное управление: вместо 9 удельных экспедиций были созданы 19 контор и 3 отделения, что позволило приблизить аппарат управления к территориальным центрам. Конторы были выведены из-под контроля губернских органов и перешли в прямое подчинение Департаменту уделов, что ознаменовало переход от двойного подчинения к единоначалию. Реформа ужесточила стиль управления, увеличив объём циркулярных предписаний и инструкций для унификации управления разбросанными имениями. В 1836 г. дополнительные статьи о взаимодействии гражданских и удельных органов закрепили исключительное право последних на управление своими имениями. К этому времени система управления уделами, сохраняя вертикаль власти и внутреннюю регламентацию, достигла почти полной финансовой и административной автономии. Губернские органы сохраняли лишь надзорные функции. Конторы постепенно подчиняли себе сельские приказы, ограничивая их самоуправление, несмотря на его формальное сохранение.

Важным элементом модернизации стало развитие делопроизводственной системы, унификация документооборота и внедрение строгих формуляров. Однако нормативное закрепление порядка часто расходилось с практикой, выявляя системные проблемы российской бюрократии - чрезмерный объем документооборота и кадровый дефицит на местах. Все предпринятые меры по оптимизации не принесли ожидаемого результата, а делопроизводственная нагрузка на региональные и местные структуры оставалась непомерно высокой.

Экономические инициативы Департамента (внедрение передовых технологий, создание образцовых предприятий) часто терпели неудачу из-за институциональных барьеров. Главным противоречием было столкновение заимствованных рыночных институтов с традиционной социальной реальностью, основанной на внеэкономическом принуждении и патерналистской опеке. Ярче всего ограниченность модернизации «сверху» проявилась в столкновении рациональных управленческих проектов с традиционным укладом крестьянской жизни, когда попытки внедрить передовые экономические модели разбивались о сопротивление общинной ментальности.

Несмотря на формальную бюрократизацию, система управления сохраняла ярко выраженный персонализированный характер. Это проявлялось в зависимости размера жалования министра от личной воли монарха, существовании внеправовых каналов социальной мобильности (институт кормилиц) и приоритете «высочайших» повелений над нормативными актами. Данное противоречие указывает на незавершенность модернизационных процессов в государственном аппарате.

В итоге, эволюция Департамента уделов служит наглядной моделью противоречий российской модернизации первой половины XIX в.: достижения в области административной рационализации сочетались с устойчивостью персонализированной власти и фундаментальных основ традиционного общества. Его опыт доказывает, что успешная трансформация управления требует не только институциональных реформ, но и глубоких социокультурных изменений, которые не могли быть осуществлены в краткосрочной перспективе.

Библиографический список

1. Высшие и центральные государственные учреждения России. 1801–1917: в 4 т. / сост.: Б. М. Витенберг [и др.] ; отв. ред. Н. П. Ерошкин. – Санкт-Петербург: Наука, 1998–2004. – Т. 3. – 226 с.

2. Выскочков Л. В. Николай I / Л. В. Выскочков. – Москва: Молодая гвардия, 2006. – 694 с.

3. Глотова С. А. Возникновение и тенденции развития распорядительной документации в России в дореволюционный период / С. А. Глотова // Вестник РГГУ. Серия: Документоведение и архивоведение. Информатика. Защита информации и информационная безопасность. – 2014. – № 2 (124). – С. 74–85.

4. Объединенный государственный архив Оренбургской области (ОГАОО). Ф. 36. Оп. 1.

5. Дерешко Б. Ю. «Товарищ должен быть помощником министру по делам, ему вверенным...» (Правовое положение товарищей министра внутренних дел в России в XIX – начале ХХ в.) / Б. Ю. Дерешко, С. А. Невский // Научный портал МВД России. – 2017. – № 3 (39). – С. 6–12.

6. Документы о службе Гоголя в департаменте уделов. – URL: http://gogol-lit.ru/gogol/delovye-bumagi/dokumenty-o-sluzhbe-v-departamente-udelov.htm (дата обращения: 20.06.2022).

7. Дунаева Н. В. Удельные крестьяне как субъекты права Российской империи (конец XVIII – первая половина XIX в.): историко-правовое исследование: монография / Н. В. Дунаева. – URL: http://statehistory.ru/books/14/udelnye-krestyane/5 (дата обращения: 03.10.2025).

8. Емельянова В. С. Делопроизводство в России как элемент системы государственного управления: историко-правовой анализ / В. С. Емельянова // Право и безопасность. – 2012. – № 3–4 (43). – С. 129–132.

9. Ерошкин Н. П. История государственных учреждений дореволюционной России / Н. П. Ерошкин. – 5-е изд. – Москва: РГГУ, 2008. – 702 с.

10. История уделов за столетие их существования. 1797–1897: в 3 т. / сост. по поруч. министра уделов. – Санкт-Петербург: Экспедиция заготовления государственных бумаг, 1901–1902. 723 + 581 + 201 с.

11. Красникова Ю. Н. Кормилицы как особая социальная группа в Российской империи XIX – начала XX веков / Ю. Н. Красникова // Известия Санкт-Петербургского государственного аграрного университета. – 2015. – № 5. – С. 134–138.

12. Красникова Ю. Н. Легко ли быть волостным писарем? (на примере удельной деревни первой половины XIX в.) / Ю. Н. Красникова // История повседневности. – 2022. – № 3 (23). – С. 41–63. – DOI: 10.35231/25422375_2022_3_41.

13. Красникова Ю. Н. Особенности правоприменительной практики законодательных актов в первой половине XIX века на примере Департамента уделов / Ю. Н. Красникова // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. – 2024. – № 3 (103). – С. 38–48. – DOI: 10.35750/2071-8284-2024-3-38-48.

14. Красникова Ю. Н. Применение методологии институционального анализа при изучении экономических проектов первой половины XIX в. (на примере деятельности Департамента уделов) / Ю. Н. Красникова // Новая экономическая реальность: структурные и региональные аспекты: материалы Международной ежегодной научной конференции «Ломоносовские чтения». Секция экономических наук. – Москва: Экономический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, 2023. - С. 16-22.

15. Красникова Ю. Н. Специфика взаимодействия удельных и гражданских властей на местах (первая половина XIX века) / Ю. Н. Красникова // Региональное управление и проблема эффективности власти в России (XVIII – начало XXI века): сборник статей Всероссийской научной конференции с международным участием (Оренбург, 30 октября – 2 ноября 2012 г.). – Оренбург: [б. и.], 2012. – С. 141–145.

16. Красникова Ю. Н. Эволюция делопроизводства в государственных учреждениях Российской империи в первой половине XIX века (на примере Департамента уделов) / Ю. Н. Красникова // Научный диалог. – 2022. – Т. 11. - № 4. – С. 451–469. – DOI: 10.24224/2227-1295-2022-11-4-451-469.

17. Кудрявцева З. И. Документы высших и центральных учреждений по истории удельных крестьян (1797–1863) / З. И. Кудрявцева // Некоторые вопросы изучения исторических документов XIX – начала XX вв.: сборник статей. – Ленинград: издательство ЛГУ, 1967. – С. 176–203.

18. Медведева О. В. Документирования распорядительной деятельности: история и современное состояние / О. В. Медведева, А. А. Аветисян // Державинский форум. – 2020. – Т. 4, № 16. – С. 118–125.

19. Несмеянова И. И. Министерство императорского двора и уделов в истории Российской государственности / И. И. Несмеянова. – Челябинск: Южно-Уральское кн. изд-во, 2009. – 275 с.

20. Орлова Г. А. Бюрократическое письмо как механизм господства / Г. А. Орлова // Полис. Политические исследования. – 1999. – № 5. – С. 77–87.

21. Писарькова Л. Ф. К истории взяток в России (по материалам «секретной канцелярии» кн. Голицыных) / Л. Ф. Писарькова // Отечественная история. – 2002. – № 5. – С. 53–69.

22. Полное собрание законов Российской империи. – Собрание 1-е. – Санкт-Петербург: Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. – Т. 24: 1796–1798. – 879 с.

23. Полное собрание законов Российской империи. – Собрание 1-е. – Санкт-Петербург: Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. – Т. 26: 1800–1801. – 1080 с.

24. Полное собрание законов Российской империи. – Собрание 1-е. – Санкт-Петербург: Тип. II Отд-ния Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1830. – Т. 30: 1808–1809. – 1058 с.

25. Приходько М. А. Историко-юридическая концепция развития министерской системы управления в России в начале XIX в. / М. А. Приходько // Право и государство: теория и практика. – 2007. – № 12 (36). – С. 84–87.

26. Приходько М. А. Реформа центральных учреждений государственного управления и создание министерской системы управления в России в первой трети XIX в. / М. А. Приходько // Правоведение. – 2000. – № 5. – С. 187–197.

27. Раскин Д. И. Институт товарищей министров в системе министерского управления Российской империи / Д. И. Раскин // Известия высших учебных заведений. Правоведение. – 2005. – № 2 (259). – С. 135–150.

28. Российский государственный исторический архив (РГИА). - Ф. 472.

29. РГИА. – Ф. 515. – Оп. 1.

30. РГИА. – Ф. 515. – Оп. 12.

31. РГИА. – Ф. 515. – Оп. 73. – Д. 1.

32. РГИА. – Ф. 560. – Оп. 38. – Д. 149.

33. РГИА. – Ф. 1147. – Оп. 1. – Д. 236. – Л. 30–30 об.

34. РГИА. – Ф. 1286. – Оп. 18.

35. РГИА. – Ф. 1329. – Оп. 1. – Д. 255. – Л. 19.

36. Свод удельных постановлений. – Санкт-Петербург: [б. и.], 1843. – Ч. 1. – 376 с.

37. Седов А. В. Удельные крестьяне Нижегородской губернии (1797–1863 г.г.): автореферат дис. … канд. ист. наук / А. В. Седов. – Горький: [б. и.], 1954. – 16 с.

38. Семевский В. И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II / В. И. Семевский. – Санкт-Петербург: Тип. Т-ва «Общественная польза», 1901. – Т. 2. – XLV, 865 с.

39. Учреждение об императорской фамилии. – Санкт-Петербург: Сенат. тип., 1797. – 111 с.

40. Шепелев Л. Е. Аппарат власти в России. Эпоха Александра I и Николая I / Л. Е. Шепелев. – Санкт-Петербург: Искусство-СПб, 2007. – 461 с.

41. Шильдер Н. К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование / Н. К. Шильдер. – Санкт-Петербург: Изд. А. С. Суворина, 1904. – Т. 1. – 642 с.