НОВОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ИМПЕРИИ» В ХОДЕ ГУБЕРНСКОЙ РЕФОРМЫ ЕКАТЕРИНЫ II
Всероссийский конкурс на актуальные исследования в области исторической науки
Как известно, губернская реформа, начатая изданием «Учреждения для управления губерниями» 1775 г., привела к глубокой перестройке всей системы административного деления страны. Старую систему, в основе которой лежало исторически сложившееся деление на уезды, объединявшиеся в провинции и губернии, сменило новое, которое, как предполагалось авторами реформы, должно было быть основано на сугубо рациональных принципах: верхним ее уровнем выступали «наместничества, или губернии», нижним – «уезды, или округи» [30, с. 231]. Согласно «Учреждению», основным принципом, которым следовало руководствоваться при «новом положении границ», была чилсенность населения: в наместничестве предполагалось от 300 до 400 тыс. душ, в уезде – от 20 до 30 тыс.
Вопрос о том, каким образом были сформированы территории новых наместничеств и определены их границы, несмотря на то, что современники придавали этой стороне реформы очень большое значение, до сих пор изучен очень слабо. Так, в обобщающей работе по истории екатерининского царствования И. де Мадариага лишь коротко указывает, что «с 1775 по 1785 г. исходные 25 российских губерний были переделены на 41… Где удавалось, учитывали существующие экономические, географические и этнические границы, но они, кажется, не играли первостепенной роли» [26, с. 456-457].
В настоящей статье мы разберем вопрос о том, как изменилась система административного деления в ходе реформы, каким образом были перераспределены территории между «старыми» и «новыми» административными единицами в ходе реформы.
Территориальные рамки исследования охватывают основную территорию Европейской России – ту ее часть, на которой до реформы существовало сложившееся губернское и провинциальное деление, то есть Московскую, Новгородскую, Архангелогородскую, Санкт-Петербургскую, Смоленскую, Нижегородскую, Воронежскую, Белгородскую, Казанскую, Оренбургскую, Астраханскую губернии. За этими рамками остаются Выборгская, Лифляндская и Эстляндская губернии, территории, приобретенные по первому разделу Польши, Малороссия, Новороссия, Земля Войска Донского, где такое деление либо отсутствовало, либо основывалось на местных традициях, имевших существенные особенности. Особого изучения требует и Сибирская губерния. Как будет показано ниже, такой подход, разделяющий окраины империи и ее центральную часть, соответствует подходу самих авторов реформы. В то же время имеет смысл не исключать из анализа территории полков Слободской губернии, исторически тесно связанных и территориально чересполосно лежащих с уездами Белгородской и Воронежской провинций.
К сожалению, если замысел реформы хорошо отражен в обширном комплексе законов, опубликованных в Полном собрании законов, в упоминавшихся «примерных расписаниях», а также в «примерных картах», которые составлялись на начальном этапе работы и частично сохранились [см.: 42] то источников, которые отразили бы фактически произведенные в ходе реформы изменения, у нас нет – ни расчетов, свидетельствующих о том, сколько населения фактически было передано от одних единиц к другим, ни карт, которые показали бы одновременно и старое, и новое административное деление.
В силу этого реконструировать произошедшие перемены можно только сопоставив положение дел до и после реформы. Для этого понадобилось построить сложную пространственную модель, результаты изучения которой частично опубликованы [см., в частности: 39; 44; 45]. Она состоит из двух соотнесенных между собой электронных карт. Первая из них отражает деление накануне реформы и опирается на всю совокупность дошедших до нас крупномасштабных карт 1720-х – начала 1770-х гг. [Основной их массив введен в научный оборот В.М. Кабузаном. См.: 23, с. 45-56. См. также: 31; 37; 40; 46], а в тех случаях, когда таких карт нет – на реконструкции, основанные на материалах ревизий [41, с. 293-309]. Вторая, показывающая границы, сложившиеся к концу 1780-х – началу 1790-х гг., основана на большом комплексе уездных планов и атласов Генерального межевания, генеральных карт и атласов наместничеств, а также на печатном Атласе Российском 1792 г. [34] – он выступает в качестве инструмента для проверки данных других источников, датировка и достоверность которых не всегда очевидны (так, среди карт наместничеств встречаются нереализованные проекты).
Начнем с изучения карты административного деления существовавшего до реформы. При этом важно обратить внимание специалистов на общие и региональные особенности размеров и очертаний уездов. Такие особенности далеко не всегда заметны при работе с первичным материалом по тому или иному уезду, однако, конечно, только из этого материала может вырасти их объяснение – на сегодняшний день это остается делом будущего.
Начнем с исторического центра государства, ограничив его с юга течением Угры и Оки, активное освоение земель южнее которых началось со второй половины XVI в.; с севера – теми уездами, в которых дворянское землевладение составляло статистически значимую часть земель; с востока – восточными границами нижегородских и костромских владений. На картах 4 и 5 показана эта обширная полоса центральной России, в пределах которой, собственно, и сложилось Российское государство, собранное московскими государями (карты 1 и 2).
На этих территориях расположены 63 довольно крупных уезда (средний размер – 7088 км²), которые, несмотря на заметный разброс, могут считаться более или менее однородными по размеру единицами (коэффициент вариации – 99 %). Подавляющее большинство их центров в эпоху Средневековья известны как стольные княжеские города, центры великих и удельных княжений. Стоит особо отметить достаточно правильные границы большинства уездов и малое количество анклавов в пределах всего региона, что, видимо, говорит о давно и вполне осознанно проведенных размежеваниях. Несомненно, формирование этих сообществ должно было быть весьма противоречивым процессом, однако есть основания считать, что силы, создавшие вокруг каждого из древних городов Северо-Восточной и Западной Руси обширную сельскую округу с достаточно правильными очертаниями, преобладали здесь над теми, что действовали в пользу раздробления таких округ.
Однако стоит обратить внимание и на важные исключения из этого правила.
Во-первых, к юго-западу и западу от Москвы расположена обширная группа более мелких, чем это характерно для региона в целом, уездов, с довольно сложно переплетенными границами: Малоярославецкий, Звенигородский, Боровский, Верейский, Оболенский, Серпуховской, Рузский, Медынский, Волоколамский, Тарусский, Калужский. Большинство их центров также являются старыми княжескими городами – частично владениями младших ветвей московского правящего дома, частично – столицами Верховских княжеств (Таруса, Оболенск). Их размеры существенно меньше, чем в других частях Замосковья – в среднем менее 1600 км², что, видимо, говорит о том, что процессы становления территориальных сообществ в этом регионе имели существенные отличия от тех, что происходили к северу, востоку и северо-западу от столицы [10, с. 21-40].
Во-вторых, им имеем несколько случаев обособления небольших уездов, окруженных землями более крупных и сложившихся вокруг городов, которые не были центрами княжений в удельную эпоху. Таковы отделившиеся от Суздальского уезда в конце XVI – начале XVII вв. Шуйский, Кинешемский и Луховский [22, с. 15-22]; обособившийся от Ярославского Романовский; выделившийся из земель Угличского удела Устюженский [32, с. 44-45].
В-третьих, уже в XVIII в. из состава двух крупных уездов на северо-востоке региона, Костромского и Галичского, выделяются их заволжские части, традиционно именовавшиеся «осадами»: из костромского – Любимский, Судиславльский, Кадыйский, Унженский уезды; из Галичского – Солигаличский, Чухломской, Судайский, Парфеньевский, Кологривский (иногда, несмотря на появление в их центрах особых воевод и на то, что окладные книги ревизий воспринимают эти территории как отдельные уезды, они продолжают именоваться осадами и в середине XVIII в.).
Теперь обратим внимание на северо-западную часть государства – исторические территории Новгородской и Псковской земель. Они являют собой довольно разительный контраст. Гигантский Новгородский уезд охватывает почти всю территорию своей провинции и включает основную территорию средневекового Новгородского государства; по размеру (120 тыс. км2) он является пятым в стране, уступая только огромным и малонаселенным приполярным уездам, по численности населения на момент III ревизии – вторым (527 тыс. чел., уступает Казанскому). Несмотря на существование в его пределах значительного количества заметных городских центров и нескольких систем внутреннего деления (на пятины, на внутренние уезды и на погосты – об этом см. [25]), вплоть до реформы 1775 г. основная территория Новгородского государства, присоединенная к Москве в 1478 г., продолжала существовать как единая административная и налоговая единица. Единственным исключением является Старорусский уезд; в XVII веке его иногда включали в состав земель Шелонской пятины, однако писцовые и переписные книги по нему составлялись отдельно [1, с. 391]. К XVIII столетию это, безусловно, отдельный уезд в составе Новгородской провинции.
Псковская земля с точки зрения административного устройства выглядит антагонистом Новгородской. Она тоже объединена общей провинциальной властью, но здесь в качестве отдельных уездов фигурируют не только старые «пригороды» Пскова, такие как Опочка, Остров или Изборск, но и совсем небольшие центры [2]. Если Псковский уезд (6,2 тыс. км2, 77 тыс. населения) является средним по размеру, то некоторые из уездов Псковской провинции, такие как Выборский (326 км2, 7,3 тыс. чел.), Вревский (354 км2, 3,5 тыс. чел.), Володимерецкий (367 км2, 6,3 тыс. чел.) и Дубковский (520 км2, 9,3 тыс. чел.) напоминают скорее не небольшие уезды, а погосты в Новгородской земле [38].
Великолуцкая провинция по своему устройству схожа с городами Замосковья, с той разницей, что сравнительно малонаселенный Холмский уезд (28 тыс. чел.) устойчиво выступает в качестве «приписного» к Великим Лукам, несмотря на наличие довольно значительного собственного центра, Холмского посада.
Теперь перейдем к южной части государства (карта 3).
В истории освоения этой обширной области в XVI-XVII вв. можно, как известно, выделить несколько переломных моментов. Первым из них стало создание системы засек по линии Козельск-Тула-Рязань и пояса городов, т.н. «городов от Поля», в 1560-х гг., после чего стало возможным активное заселение и освоение земель, примыкавших с юга к окскому рубежу.
Второе крупное расширение пределов Российского государства к югу – построение целого ряда «государевых крепостей», «городов на Поле» в 1580-х – 1600-х гг.
Третьим стало строительство новой системы засек (Белгородской, Тамбовской, Симбирских) в 1630-х – 1650-х гг. Имеется большое количество исследований, посвященных каждому из этих мероприятий, и внешняя, событийная сторона этого масштабного процесса изучена ныне очень хорошо [18; 28].
Посмотрим, как на карте выглядят его итоги.
Северная часть этого обширного региона, ставшая ареной ожесточенной борьбы между Россией и Крымским ханством во второй половине XVI в., занята сравнительно небольшими уездами. Это Алексинский, Белевский, Богородицкий, Болховский, Веневский, Воротынский, Гремячевский, Дедиловский, Епифанский, Ефремовский, Зарайский, Карачевский, Каширский, Крапивенский, Кромский, Лихвинский, Мещовский, Михайловский, Мосальский, Мценский, Новосильский, Одоевский, Орловский, Перемышльский, Печерниковский, Пронский, Сапожковский, Скопинский, Тульский, Чернский уезды. Именно эта территория именовалась «городами от Поля» в документах 1560-х гг. [18]. Средний размер уезда в этой обширной полосе сравнительно невелик – 2200 км², и ни один из них не превышает 5000 км².
Нужно также отметить, что внутри этого региона размеры уездов тоже подчиняются определенной логике.
Наименьшие из них сосредоточены непосредственно на линии укреплений т.н. Козельско-Тульско-Рязанской засечной черты или рядом с ней – Одоевский, 585 км2, Дедиловский, 730 км2, Перемышльский, 938 км2, Печерниковский, 121 км2, Гремячевский, 176 км2. Очевидно, что связано с тем, что, с одной стороны, укрепление этого рубежа потребовало строительства большого числа сильных крепостей и формирования множества служилых сообществ, расположенных довольно тесно. В этом плане большой интерес представляют три совсем небольших сообщества на юге Рязанской земли – Сапожковский, Гремячевский и Печерниковский уезды. В сущности, каждый из них включал единственное поселение, и в середине XVIII в. они довольно сильно отличались от окружающих территорий, крепостнического Центрального Черноземья, по составу населения – основное их население составляли, по окладной книге III ревизии, однодворцы и служилые люди старых служб [29, с. 67-75], а помещичьи крестьяне полностью отсутствовали. Служилые сообщества, сложившиеся здесь в XVI-XVII вв., не сумели сохранить своего привилегированного статуса, однако не превратились и в крестьян; с другой стороны, эти городки были со всех сторон окружены землями соседних уездов, не имели свободных земель и, соответственно, в пределах этих уездов не могло сформироваться землевладение пришлых дворян.
У следующей линии «городов на Поле» уезды были заметно крупнее – Карачевский (3743 км2), Кромский (3196 км2), Орловский (4807 км2), Мценский (2211 км2), Новосильский (3692 км2), Ефремовский (3109 км2), Епифанский (2808 км2), Донковский (2597 км2), Ряжский (5977 км2). Начало их складывания, видимо, относится к 1560-м гг. Выдвинутые в это время в неосвоенную и опасную степь, эти форпосты отстояли друг от друга дальше, и со временем, когда военная опасность ушла, выяснилось, что вокруг них есть заметные резервы земель для освоения.
Правым флангом эта редкая цепь опирается на крупные уезды, располагавшиеся в лесистых бассейнах Угры и верхней Десны – Брянский (14 тыс. км²), Серпейский (6 тыс. км²), Трубчевский (3 тыс. км²), Козельский (5 тыс. км²); левым – на обширный Рязанский уезд.
Следующий пояс составляют крупные уезды, сложившиеся вокруг городов, основанных в 1580-х – 1590-х гг. Резкий рывок в освоении степных пространств, совершенный в период правления Федора Ивановича и Бориса Годунова, давно привлекает внимание исследователей [21]. В это время к югу от уже существовавших городов «от Поля» возникает новая группа городов «на Поле» – Севск, Курск, Ливны, Елец, Старый Оскол; к ним примыкают уже существовавшие на тот момент Рыльск и Путивль, и к этому же ряду следует отнести Лебедянь, основанную еще до Смуты (хотя в самостоятельный город и центр уезда она превратилась уже в первые десятилетия правления Романовых). Этих новых городов было немного, и между ними первоначально были большие неосвоенные пространства. Когда в середине XVII в. эти земли оказались защищены прошедшей южнее Белгородской чертой и стали безопасными, они начали активно заселяться, и, поскольку потребности в строительстве новых крепостей здесь уже не было, у них сложились обширные уезды, размером от 5 до 10 с небольшим тыс. км2.
Таким образом, уезды становятся все более крупными по мере движения от Оки на юг. Однако за областью крупных уездов Центрального Черноземья вновь располагается полоса совсем небольших территориальных сообществ, оформление которых связано со следующим крупнейшим этапом в освоении степных пространств – строительством в середине XVII в. новой системы засечных черт (карта 4).
До Смуты в этом регионе уже появились три города, самые дальние из «городов на Поле» – Воронеж (1585), Белгород (1596), Валуйки (1600); четвертый, Царев-Борисов (1599), был уничтожен в годы Смуты. В середине 1630-х гг., после Смоленской войны, как известно, правительство приняло решение о строительстве новых засек, главной из которых стала Белгородская черта, продолженная далее к востоку участками Тамбовской и Симбирских засек. Воронеж и Белгород стали важнейшими центрами этой новой линии обороны, а Валуйки остались южнее и вплоть до строительства Изюмской черты в 1680-х гг. сохраняли свой характер выдвинутого в степь форпоста; у его стен, в частности, в середине XVII в. ежегодно собиралась т.н. «валуйская размена», на которой осуществлялся выкуп захваченных крымскими татарами полоняников [16; 17].
Как установил еще В.П. Загоровский, Белгородская черта была разделена на 25 участков, центром каждого из которых был город [18, с. 240-244]. На середину XVIII в. почти все они еще были центрами уездов. Исключений всего три: Болховец и Нежегольск были поглощены Белгородским уездом, а Борщев монастырь (считавшийся также одним из «городов на черте) – Воронежским.
Абсолютное большинство городов, возникших «на Черте» в середине XVII в., предстают в качестве уездных центров: Алешня (с 1647 г. в составе России), Вольный (1640), Хотмыжск (1646), Карпов (1646), Болховец (1646), Нежегольск (1654), Короча (1638), Яблонов (1637), Новый Оскол (1647), Верхососенск (1647), Усерд (1637), Ольшанск (1644), Острогожск (1652), Коротояк (1647), Костянск (1647), Орлов (1640), Усмань (1645), Демшинск (1640-е), Белоколодск (1663), Романов (существовал с начала XVII в., перестроен и укреплен в 1652), Сокольск (1647), Добрый (1647), Козлов (1635), Тамбов (1636), Нижний Ломов (1635), Верхний Ломов (1635), Инсар (1647), Керенск (1639). Таким образом, на линии старой засеки в интервале от Алешни до Инсара находится 29 уездных центров. К этому же ряду следует отнести еще 5 городов, возникших на территории, оказавшейся «в черте», основание которых тесно связано с ее строительством и обороной: Суджа (1661), Мирополье (начало 1650-х), Обоянь (1650), Чернава (укреплен в 1635), Землянск (укреплен в 1661). Наровчат крепость в XVI в., Троицкий острог с 1640-х, Краснослободск 1627.
Расстояние по прямой между городами на Белгородской черте никогда не превышает 50 км, средняя – 27, а минимум – всего 12 (от Корочи до Яблонова). Южную границу Московского государства очерчивала настоящая стена из городов, и ее линия совершенно подчинила себе формирование городской сети в этом регионе.
Неудивительно, что у большинства городов «на черте» – 27 из 32 – очень небольшие уезды, в пределах 5000 км2. Значительная часть из них появилась, как уже говорилось выше, в ходе тяжелых, длившихся десятилетиями и требовавших вмешательства центральной власти, пограничных конфликтов служилых сообществ «старых» и вновь основанных городов: воронежцев с коротоякцами, землянцами и усманцами [8, с. 8-9; 9; 24, с. 73-87], яблоновцев – с белгородцами [14, с. 43-47]; есть основания думать, что дальнейшее изучение архивов Разрядного и Поместного приказов покажет, что этот список не является исчерпывающим. Важно подчеркнуть, что «разъезд» уездных границ в ходе таких конфликтов проводился представителями государства, и это размежевание определяло развитие землевладения – то есть, например, отвод части воронежских земель к Коротояку означал потерю воронежцами владельческих прав на этой территории, а победители не только обозначали пределы своего уезда, но и приобретали монополию на получение новых владений в его пределах.
Однако некоторые из городов, расположенных на черте, имеют весьма обширные уезды. Это Тамбов (21 тыс. км2), Воронеж (15 тыс. км2), Козлов (12 тыс. км2), Белгород (7 тыс. км2); «за чертой», как уже говорилось, находились Валуйки, уезд которых также был к середине XVIII в. весьма обширным (11 тыс. км2). Кроме того, к этому же ряду следует отнести Шацк (20 тыс. км2), расположенный севернее, «в черте», часть владений которого, Залесский стан, расположена южнее ее (эти обширные, переплетенные с землями Тамбовского, Керенского и Верхнеломовского уездов территории иногда даже воспринимались как обособленная административная территориальная единица – в указе 1719 г. о расписании уездов к губерниям и провинциям он фигурирует как особая часть Шацкой провинции [30. Т. V. С. 706]. Стоит также отметить довольно большой уезд Путивля (6 тыс. км2), который получил в качестве пригородов Каменный и Недрыгайлов, возвращенные от Польши в 1647 г. при пограничном размежевании; таким образом, его служилые люди оказались прямо вовлечены в работы по строительству и обороне линии засек [33. С. 206-230].
Причина формирования таких крупных территориальных единиц состоит в том, что к югу от Черты, на огромной территории (около 150 тыс. км2) возникло всего несколько уездных центров. Завершение Белгородской черты радикально переломило ситуацию в многовековом противостоянии с Крымским ханством: она оказалась практически непреодолимой для набегов [28]. При этом постепенно снизилась военная угроза и для земель, прилегающих к ней с юга: работорговцы утрачивали интерес к этой окраине, ставшей хорошо защищенной. Поэтому, хотя освоение обширной полосы земель, которая с севера была обозначена линией засечных черт, а с юга была ограничены владениями малороссийских и слободских полков, землями запорожских казаков и Землей Войска Донского, происходило во второй половине XVII в. довольно активно, потребность в новых городах-крепостях сокращалась, и здесь появилось всего несколько новых уездных центров.
Среди них Павловск (Осеред), который был основан в 1709 г. и долгое время развивался как один из основных центров Воронежского адмиралтейства, Новохоперская крепость, построенная 1716 г. на месте уничтоженного донского Пристанского городка, одного из центров Булавинского восстания, Борисоглебск (Павловская крепость), основанная в 1698 г., Чугуев (основан в 1639 г.) Салтов (возник примерно в это же время). Вокруг каждого из них сложились небольшие уезды (в пределах 3 тыс. км2), однако отнюдь не они определили развитие этой территории.
Значительная часть этой полосы была занята слободскими украинскими полками, которые начали формироваться в 1650-х гг. в составе Белгородского разряда, за счет массовой миграции населения Правобережной и Левобережной Украины в пределы Московского государства [3; 4; 36]. Остальные земли оказались поделены между несколькими северными уездами, существенно расширившимися за счет земель «за чертой». Особенно резко выросли владения Белгорода, Воронежа, Козлова и Тамбова; приобрели большую, вытянутую к юго-востоку территорию и Валуйки, которые, как уже говорилось, какое-то время оставались «за чертой». Тогда же черту «перешагнули» и владения Шацка.
Стоит специально отметить, что очертания границ на этих территориях отличаются намного меньшей упорядоченностью, чем на землях к северу от Белгородской черты. Обособленные, выдвинутые далеко к югу анклавы имеются у уездов Доброго, Козлова, Орлова, Керенска, Нижнего Ломова, Инсара. Это, видимо, говорит о том, что государственных размежеваний здесь не проводилось, и Поместный приказ (а позже Вотчинная коллегия) просто санкционировал сложившуюся в ходе освоения запутанную территориальную структуру.
Таким образом, пестрая и противоречивая картина административного деления Черноземья, которую мы наблюдаем в середине XVIII в., несет в себе большой объем исторической памяти о событиях XVI-XVII вв., времени первоначального освоения этих территорий. Ее общие очертания заданы расположением крепостей, возникших в ходе вооруженной борьбы за эти земли; вокруг основанных у рубежа «Поля» и «на Поле» городов складывались служилые сообщества, и эти сообщества, осваивая прилегающие территории, формировали уезды. Уезд был воплощением и гарантией приобретенных этими людьми владельческих прав, и именно этим обусловливалась исключительная устойчивость подобных территориальных структур – даже несмотря на их явную нерациональность с точки зрения моделей управления XVIII века.
Теперь посмотрим на поволжский регион (карта 5).
Основную часть показанных на карте территорий составляют уезды Казанской и Нижегородской провинций; к ним добавлены территории восточных провинций Воронежской губернии (так что эта карта по охвату частично пересекается с предыдущей).
Первое, что бросается в глаза – то, что здесь, как и в центре страны, соседствуют крупные, средние и очень мелкие уезды.
Большая часть территории региона поделена между очень крупными уездами: крупнейшим в государстве по численности населения Казанским (102 тыс. км2, 632 тыс. чел.), Симбирским (45 тыс. км2, 390 тыс. чел.), Пензенским (30 тыс. км2, 340 тыс. чел.), Арзамасским (14 тыс. км2, 269 тыс. чел.), Алатырским (12,7 тыс. км2, 190 тыс. чел.), Свияжским (9,8 тыс. км2, 164 тыс. чел.), Саранским (8,8 тыс. км2, 159 тыс. чел.). Стоит обратить внимание, что на территории многих из них имеются городские центры, округи которых в предшествующий период считались уездами – Елатьма (в Шацком уезде), Большой Карсун, Сызрань и ряд других городов Симбирской черты [12], включенные в состав Симбирского уезда. Мокшан (в Пензенском уезде), Василь [11, с. 20] (в Козьмодемьянском уезде), целый ряд казанские «пригородов», к том числе Тетюши, Лаишев [7, с. 69-71] и ряд других [15, с. 5-19]. Таким образом, тенденция к поглощению небольших уездов более крупными сообществами, которую мы наблюдали и в центре, и на юге страны, проявляется здесь, наверное, наиболее выраженно. Специально изучивший этот вопрос Э.Л. Дубман характеризует центры Симбирского Поволжья, существовавшие в XVII в. как самостоятельные администритивные центры, а позже вошедшие в состав Симбирского уезда, как «пригороды с подвластной им сельской округой» [13, с. 11], а И.П. Ермолаев говорит о существующих с конца XVI в. «пригородных уездах» (то есть, поясняет он, «уездов внутри некоторых громадных по территории уездов, например Казанского») [15, с. 10].
Рядом с ними находятся совсем небольшие уезды. Таковы уезды западной части Среднего Поволжья, как по Горной, так и по Луговой стороне древнего Казанского ханства: Цивильский, Чебоксарский, Кокшайский, Царевосанчурский, Козьмодемьянский, Царевококшайский. К ним примыкают два относящихся к Алатырской провинции небольших уезда, втиснутых между Алатырским и Нижегородский – Курмышский и Ядринский. К этому же ряду следует отнести Кадомский уезд, а также Наровчатский. Более того, упоминавшиеся выше обособленные Вадская, Починковская и Сергачская волости вообще «выпадали» из системы уездного деления страны, так что когда на ландкартах смежных территорий у геодезистов возникала необходимость обозначить их принадлежность, они ограничивались указанием на губернию – Воронежскую. Возможно, эта значительная чересполосица, возникла из-за стремления властей сохранить какие-то древние территориальные и управленческие структуры, свойственные местному населению – к такому объяснению, в частности, склоняется И.П. Ермолаев. Характеризуя черты территориального деления, «присущие вновь присоединенным, преимущественно нерусским областям с их своеобразием административных понятий», он приводит как пример этого Уржумский уезд, который «состоял только из волостей» [15, с. 10].
В пределах этого региона можно назвать целый ряд территорий, где мы видим значительную чересполосицу. Так, обособленные от своих основных территорий анклавы имеют Наровчатский, Темниковский, Саранский, Симбирский, Казанский, Касимовский, Курмышский, Чебоксарский, Нижегородский уезды; кроме того, можно назвать целый ряд территорий, где границы смежных уездов так переплетены, что, в сущности, тоже можно говорить о чересполосном расположении послелений – Кадомский уезд, сложным образом переплетенный с Шацким, заволжские земли напротив Симбирска, где соседствуют поселения Казанского и Симбирского уездов. К этому же ряду следует отнести земли южнее Петровска, в среднем течении Медведицы, о которых говорилось в предыдущей главе. Эта чересполосица, конечно, возникла в ходе процессов освоения, однако, сравнивая поволжские территории с землями Белгородской и Воронежской провинций, следует сказать, что Приказ Казанского дворца, возможно, во второй половине XVII в. меньше занимался упорядочением границ уездов, чем Разрядный.
На Русском Севере, в пределах Архангелогородской, частично – Новгородской и Казанской губерний мы встречаем довольно разные по размеру и населению уезды. На карте 6 показана территория, расположенная к северу от той довольно четкой линии, которая разделяет уезды с развитым дворянским землевладением от северных, населенных государственными крестьянами.
Уезды здесь почти всегда строятся вокруг определенных речных бассейнов, подавляющая часть границ проходит по незаселенным водоразделам, так что их приходится указывать с некоторой долей условности, часто на основе более поздних линий. Соответственно, для этого региона не слишком характерно ни сложное переплетение границ, ни чересполосность уездов. В одном месте, в верховьях Ваги, наблюдается чересполосное расположение Важского и Устюжского уездов, которое объясняется тем, что Устьянские волости, являвшиеся в XVII в. особым уездом, были в следующем столетии приписаны к Великому Устюгу. Кроме того, чересполосно расположены несколько поселений Тотемского и Великоустюжского уездов в среднем течении Сухоны.
Почти все северные уезды довольно велики по размеру, однако только в двух население превышает 100 тыс. чел. – Хлыновском (189 тыс. чел.) и Великоустюжском (123 тыс. чел.). Особенно слабо заселены приполярные уезды – Кольский, Мезенский, Пустозерский, Кеврольский. Тем не менее, отдаленность от других воеводских центров привела к тому, что в каждом из них еще в допетровское время сформировались центры воеводской власти, вокруг которых сложились уезды. Стоит отметить, что их центры часто (но не всегда) именуются не городами, а посадами и острогами – видимо, и для современников они не совсем соответствовали представлениям о городе. Не считался городом и Шенкурский посад, административный центр Важского уезда.
Сложившаяся в ходе длительного исторического развития сеть уездов предстает перед нами очень неоднородной. Прежде всего, вокруг крупнейших, игравших ключевую роль в развитии государства в XVI – XVII вв. центров – Москвы, Новгорода, Владимира, Казани, Архангельска, Смоленска, – сложились огромные как по численности населения, так и по территории уезды, резко «возвышавшиеся» над окружающими, напоминавшие, как по размерам территории, так и по численности населения, европейские провинции. На противоположном полюсе находятся миниатюрные уезды, часто состоявшие из одного или нескольких поселений. Почти всегда они обязаны своим появлением тому, что на каком-то этапе развития небольшое сообщество, обычно служилое, обособилось от более крупных или не было поглощено ими. Объяснение этому следует искать в истории развития служилого землевладения в XVI – XVII вв., а для некоторых регионов – в истории взаимодействия государства с общинами коренных народов, в истории организации самоуправления черносошного населения.
Важно подчеркнуть, что огромная диспропорциональность уездов очень затрудняла дело правильной организации местной администрации. Дело было даже не столько в том, что для управления разномасштабными уездами требовалось разное количество администраторов, сколько в том, что в них складывались совершенно разные традиции взаимодействия воевод с местным населением. Невозможность формализовать и тем самым ограничить полномочия воеводы приводила к тому, что местное звено управления было самым слабым звеном системы управления, существовавшей накануне реформы.
Теперь рассмотрим «дореформенное» провинциальное и губернское деление.
Провинции, появившиеся в петровскую эпоху и обязанные своим появлением, прежде всего, потребностям налогообложения, демонстрируют значительно большую однородность, чем уезды (таблица 1).Как известно, само создание провинций в ходе реформы Петра I, помимо желания упростить местное управление, было связано со стремлением создать более унифицированную единицу, чем уезд. По мнению М.М. Богословского, «в области однообразие вводилось как в областном разделении, так и в устройстве местного управления, руководимого общими для всех областей нормами инструкций» [5, с. 45]. В основу сначала ландратских доль, а затем провинций был положен «статистический принцип – определенное количество тяглого населения» [5, с. 49].
Стоит, однако, заметить, что среди существовавших в тот момент губерний ни одна, согласно итоговым данным III ревизии, не соответствовала этой норме: ревизское население Московской, Новгородской, Белгородской, Воронежской, Казанской, Нижегородской, Архангелогородской губерний превосходило 400 тыс. ревизских душ, а Астраханской, Оренбургской и Сибирской – не достигало 300 тыс. Из числа провинций только у двух, Новгородской и Казанской, численность населения находилась в обозначенном интервале, одна, Московская, превосходила его (составляя 575 тыс. душ); средний размер населения провинции составлял 176 тыс. душ [29; расчеты мои]. В целом, учреждаемые наместничества должны были стать крупнее большинства провинций, но меньше основных губерний.
М.М. Богословский показал, что принцип равенства населения с самого начала не был проведен последовательно: разброс по расписанию 1719 г. был большим – из числа провинций 33 имели от 10 до 40 тыс. дворов, 5 – менее 10 тыс., три (Московская, Казанская, Нижегородская) – более [5, с. 51-52].
Эта диспропорция сохранилась и впоследствии. В среднем накануне реформы провинция имеет территорию в 71,8 тыс. км2 при вариации в 183 %, население в 414 182 чел. при вариации в 51 %. Таким образом, по численности населения провинции несколько более единообразны, чем уезды, но разброс остается очень большим: население Московской (1 300 тыс. чел.) и Юрьев-Польской (108 тыс. чел.) отличается более чем в 12 раз. Очевидно, что при их формировании в первую очередь во внимание бралось «дворовое число» налогоплательщиков, но никак не размеры территории.
К этому можно добавить некоторые наблюдения над картой. М.М. Богословский показал, что провинциальное деление создавалось путем простого «расписания» «городов», «к городу, назначенному провинциальным центром, «приписывались» ближайшие города, связанные с провинциальным путями сообщения, какими были главным образом реки» [5, с. 51]. Очевидно, петровские администраторы при этом не учитывали и даже, возможно, не очень хорошо себе представляли конфигурацию связанных с этими городами уездов. В результате между провинциями, как и между уездами, возникла заметная чересполосица. Отчасти она обусловливалась анклавами вошедших в провинции уездов (например, Муромского внутри Нижегородского, Бежецкого внутри Новгородского и многих других). Однако есть и целый ряд провинций, где не имеют общих границ составляющие их уезды – это Тамбовская, восточная часть которой отделена от провинциального центра полосой земель Шацкого уезда, Ярославская, Кинешемский уезд которой отстоит от Ярославского довольно далеко к востоку и не имеет с ним общих границ, будучи отделен Костромским, и Юрьев-Польская, где Шуйский и Луховский уезды отрезаны от провинциального центра землями Суздальского уезда (вообще, не очень понятно, почему три эти небольшие уезда были оформлены как отдельная провинция, при том, что они окружают Суздальский уезд, и, будучи объединены с ним, составили бы в пределах Московской губернии провинцию такого же размера, как Рязанская, Тульская или Угличская).
Многие провинции складывались вокруг огромных уездов, к которым оставалось только «добавить» небольшие смежные; в четвертом и пятом столбцах таблицы 2 приведены сведения о том, какую долю в населении и территории каждой из провинций составлял центральный уезд. В случаях Арзамаса и Суздаля провинция состояла из одного уезда. В Новгородской, Казанской, Вологодской, Казанской, Симбирской провинциях в центральном уезде проживало более трех четвертей населения, во Владимирской, Нижегородской, Пензенской – более двух третей. Рядом с этим мы видим и множество провинций, где доминирование центрального уезда не было таким выраженным, и, более того, в ряде случаев он даже не был самым большим: Калужский уступает по численности населения Козельскому, Мещовскому и Серпейскому, Севский ‒ Брянскому, Тверской – Ржевскому, Елецкий – Ливенскому, а Угличский меньше как Кашинского, так и Бежецкого, то есть является самым малонаселенным в своей провинции. Очевидно, при выборе провинциального города создатели этой системы деления ориентировались скорее на административную традицию и на положение нового центра, чем на «дворовое число».
При этом нельзя сказать, что состав провинций отражал исторические связи между отдельными уездами. В некоторых случаях такая историческая связь действительно прослеживается – например, Рязанская провинция действительно состояла почти исключительно из земель, в древности входивших в Рязанское великое княжение, а Новгородская включала территории Новгородского государства. Однако для большинства провинций это не так: например, в составе Угличской провинции оказались сам Углич, древнее владение великих князей Владимирских, Кашин, бывший удел Тверского великого княжества, и Бежецк, некогда относившийся к новгородским владениям.
Перейдя к губернскому уровню, мы увидим, что губернии более разнородны, чем провинции (таблица 2).
Среднее население губернии составляет 1 615 тыс. чел., при вариации в 76 %; территория – в среднем 280 тыс. км2 при вариации в 121 %. При этом как население, так и территория распределены резко диспропорционально. Почти треть населения проживает в гигантской, включающей почти весь исторический центр страны, Московской губернии (4, 6 млн. чел.), причем следующая губерния, Казанская (2,6 млн. чел.), уступает ей почти вдвое, а наименьшая, Санкт-Петербургская, более чем на порядок. По размерам территории, конечно, доминируют северные губернии – Архангелогородская и Новгородская (последняя, в огромной степени, за счет Олонецкого уезда и Белозерской провинции). Однако и внутри более плотно заселенного центра страны губернии резко диспропорциональны, так что Смоленская и Нижегородская в разы уступают соседним Московской и Казанской.
Очевидно, эта ситуация также отражала административную традицию, восходившую к петровскому времени: назначив в ходе реформы 1708-1710 гг. центрами губерний вынесенные на окраины города, центры военной активности, такие как Азов, Санкт-Петербург, Смоленск, Киев, а также Казань с ее адмиралтейством, Петр оставил весь центр страны под управлением старой столицы. Позже эта модель была отчасти скорректирована с появлением в 1714 г. Нижегородской, в 1727 г. Новгородской и Белгородской губерний, однако то, что первоначально модель была основана на противопоставлении внутренних районов страны ее военным окраинам, в известной степени продолжало оказывать воздействие на конфигурацию губернского уровня управления.
Таким образом, в существовавшем до екатерининской реформы единицы административного деления были качественно различны, и требовалось либо кропотливо «настроить» штаты органов власти для каждой уникальной ситуации, либо изменить и радикально унифицировать саму систему.
Теперь рассмотрим вопрос о том, каким образом были перераспределены эти территории в ходе реформы. Основным фактором этого перераспределения было возможно более точное соблюдение «указных норм» населения», что приводило к сложному перераспределению территорий между старыми и новыми административными центрами [43].
По данным IV ревизии, в пределах исследуемой территории обитало 10,13 млн д.м.п. и было расположено 29 наместничеств – в среднем, на одно приходилось 349 тыс., что идеально соответствует замыслу Екатерины (300-400 тыс.). Фактически, однако, от нормы имелись значительные отступления как в большую, так и в меньшую сторону.
Хотя административные границы в 1775-1784 гг. претерпели серьезные изменения, нельзя сказать, чтобы старая их система была полностью стерта, а новая – создана с чистого листа. В основу вновь создаваемых наместничеств повсеместно ложились существующие провинции [35]. Из 31 регионального центра (имеются в виду центр наместничеств и областей) 26 были до реформы провинциальными или губернскими городами; еще четыре заменили старые центры, «перехватив» у них функции (Пермь сменила Кунгур, Петрозаводск – Олонец, Курск – Белгород, Макарьев – Галич), в последнем же, Саратове, накануне реформы, видимо, происходило становление провинциальных органов власти [27, с. 1129].
Соответственно, вокруг каждого из этих центров сохранилась значительная округа, которая и ранее была связана с ним (карта 2) – ее можно назвать «ядром» наместничества. Такие территории занимают более 75 % площади исследуемой территории. В целом, есть основания говорить, что сложившаяся пространственная структура организации русского общества, хотя и претерпела существенные изменения, отнюдь не была разрушена реформой.
При недостатке населения в этом «ядре» будущего наместничества оно добавлялось, а при избытке (который, впрочем, существовал только в Московской провинции) – отчислялось к соседним. Поскольку провинции были несколько мельче, чем задуманные наместничества (на исследуемой территории их было 44, не считая обладающих провинциальным статусом полковых канцелярий Слободской губернии), часть из них должна была исчезнуть (карта 7).
В таблице 3 приведены данные о том, из частей каких провинций было составлено каждое из наместничеств. Полужирным шрифтом обозначены провинции, выступившие «ядрами» наместничеств.
Таким образом, итогом сложной работы, проведенной наместниками и губернскими землемерами, стало формирование качественно новой пространственной структуры русского общества, что было исключительно важным достижением для той эпохи. Эта структура обеспечило формирование унифицированной системы управления, распространившейся на всю территорию империи, а также стало основой для складывания новых сословных оргранизаций. Важно особо подчеркнуть, что подобные преобразования, которые в век Просвещения повсеместно в Европе ощущались как назревшие, Россия провела первой среди крупных европейских монархий, причем при их проведении удалось избежать крупных внутренних конфликтов.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Анкудинов И.Ю. Шелонская пятина // Каталог писцовых книг Русского государства. Вып. 2. Писцовые книги Новгородской земли. М.: Памятники исторической мысли, 2004.
2. Аракчеев В.А. Средневековый Псков. Власть, общество, повседневная жизнь в XV-XVII веках. Псков: Псковская обл. типография, 2004.
3. Багалiй Д.О. Історія Слобідської України. Харькiв: Союз, 1918;
4. Багалей Д.И. Очерки из русской истории. Т. 2: Монографии и статьи из истории Слободской Украины. Харьков: Типография и литография М. Зильберберг и С-вья, 1913;
5. Богословский М.М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719 – 1727 гг. М.: Университетская типография, 1902. С. 45.
6. Воскобойникова Н.П. Кеврольский и Мезенский уезды // Каталог писцовых книг Русского государства. Вып. 1. Писцовые книги Русского Севера. М.: Памятники исторической мысли, 2001. С. 268-269.
7. Гилязов И.А. Административно-территориальное устройство Среднего Поволжья во второй половине XVI – начале XX века: от Казанского уезда до Татарской АССР (исторический очерк) // Научный Татарстан. 2015. № 4. С. 69-71.
8. Глазьев В.Н. Переписная книга Воронежского уезда 1646 г. как исторический источник // Переписная книга Воронежского уезда 1646 г. / Публ. В.Н. Глазьева. Воронеж, 1998. С. 8-9
9. Гоголева А.А. Местная власть в Острогожском уезде во второй половине XVII ‒ начале XVIII в.: городовые воеводы и черкасские полковники. Дис. ... канд. ист. наук : 07.00.02. М., 2005. C. 69-71;
10. Дедук А. В. Прошкин О. Л., Фролов А. С., Шеков А. В. Древняя Таруса и её окрестности в X–XVII веках: историко-географическое исследование. Калуга: Издатель Захаров С. И. («СерНа»), 2022.
11. Демидов Н. Исторический очерк Васильсурского уезда Нижегородской губернии. Нижний Новгород: Типография Ройского и Душина, 1884. С. 20 и сл.
12. Дубман Э.Л. Внутренние уезды юго-восточного фронтира Московского государства в XVII в. // Модернизация культуры: Идеи и парадигмы культурных изменений. Материалы Международной научно-практической конференции / под ред. С.В. Соловьевой, В.И. Ионесова, Л.М. Артамоновой. Т. 2. Самара: Самарский государственный институт культуры, 2014. С. 65-70.
13. Дубман Э.Л. Особенности районирования уездов Южного Средневолжья в середине XVII ‒ начале XVIII вв. // Известия Самарского научного центра РАН. Исторические науки. 2022. № 4. С. 11.
14. Евсюков Д.Е. Оскольский уезд: административно-территориальные преобразования после основания города Яблонова // Белгородская черта: сборник статей и материалов по истории Белгородской оборонительной черты. Вып. 2. Белгород: Константа, 2017. С. 43-47.
15. Ермолаев И.П. Территориально-административная сфера деятельности Приказа Казанского дворца // Классы и сословия России в период абсолютизма. Межвузовский сборник статей. Куйбышев, 1989. С. 5-19.
16. Жуков В.Д. «Крымские полоняники» и их выкуп в 50-х гг. XVII в.: К истории колонизации южной окраины Московского государства // Вестник РУДН. Серия История России. 2012. № 4.
17. Жуков В.Д. Выкуп пленных на валуйской размене в 1643 г. // Древняя Русь. 2020. № 4. С. 49-59;
18. Загоровский В.П. Белгородская черта. Воронеж: Издательство ВГУ, 1960;
19. Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI в. Воронеж: Издательство ВГУ, 1991. 272 с.
20. Загоровский В. П. Пётр Великий на Воронежской земле: Исторический очерк / Послесл. А. Акиньшина, О. Скобелкина. Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1996.
21. Зенченко М.Ю. Южное российское порубежье в конце XVI ‒ начале XVII в.: опыт государственного строительства. М.: Памятники исторической мысли, 2008. 221 с.
22. Кабанов А.Ю. Территориальная реорганизация Суздальского уезда во второй половине XVI – начале XVII века: Организация новых уездов // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. История. 2017. № 1.
23. Кабузан В. М. Обзор историко-географических источников по административно-территориальному делению России в 1720–1770 гг. // Историческая география России XVIII в. Ч. 2. М.: Институт истории СССР, 1981. С. 45–56.
24. Камараули Е.В. Южнорусская приказная изба как учреждение местного управления во второй половине XVII века. Воронеж: Истоки, 2009. С. 73-87.
25. Каталог писцовых книг Русского государства. Вып. 2. Писцовые книги Новгородской земли. М.: Памятники исторической мысли, 2004.
26. Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М.: Новое литературное обозрение, 2002.
27. Минх А.Н. Историко-географический словарь Саратовской губернии. Т. 1 : Южные уезды: Камышинский и Царицынский. Вып. 4. Саратов, 1902. С. 1129.
28. Папков А.И., Петрухинцев Н.Н., Хитров Д.А. Белгородская черта. История, фортификация, люди. Рыбинск: Медиарост, 2020
29. Переписи населения России: Итоговые материалы подворных переписей и ревизий / Сост. Л.Г. Бескровный, Я.Е. Водарский, В.М. Кабузан. Вып. 3. М.: Институт истории СССР. М., 1972. С. 67-75.
30. Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1-е. Т. XX. С. 231. № 14392.
31. Постников А. В. Новые данные о российских картографических материалах первой половины XVIII в., вывезенных Ж.-Н. Делилем во Францию // Вопросы истории естествознания и техники. 2005. № 3. С. 17–38;
32. Пугач И.В. Устюжна Железопольская и уезд в XVI ‒ первой половине XVII в.: территория, население, хозяйство. Вологда, 1999.
33. Ракитин А.С. «Новоприемные» города Северской земли (Каменный, Бобрик, Недрыгайлов и Олешня) и служба в них севских ратных людей (детей боярских Стародуба и Рославля, полковых казаков, стрельцов и пушкарей) // Деснинские древности. Вып. VII. Брянск: Десяточка, 2012. С. 206—230.
34. Российской Атлас, из 44 карт состоящий и на 42 наместничества империю разделяющий. СПб.: Печатан при Горном училище, 1792.
35. Рыжков О. В., Хитров Д. А. Изменения границ регионов Центральной России в XVIII - XX вв. // Вестник Московского университета. Серия 21: Управление (государство и общество ). 2023. Т. 20. № 3. С. 79–108.
36. Слюсарский А.Г. Социально-экономическое развитие Слобожанщины XVII-XVIII вв. Харьков, 1964.
37. Утин Г. Н. Новое о собраниях русских карт первой половины XVIII в. в Париже // Известия АН СССР. Серия географическая. 1981. № 2. С. 127–128;
38. Харлашов Б.Н. Погосты и губы в Псковской земле XIV-XVI вв. : автореферат дис. ... кандидата исторических наук. М., 1996.
39. Хитров Д. А. Административное деление Мещерского края в XVI-XVIII вв. и его перестройка в последней четверти XVIII в. // Электронный научно-образовательный журнал История. 2022. Т. 118, № 8;
40. Хитров Д. А. Бассейн реки Вороны во второй четверти XVIII в.: К истории административно-территориального деления России до губернской реформы Екатерины II // Научное наследие профессора А.П. Пронштейна и актуальные проблемы исторической науки. Ростов-на-Дону: Альтаир, 2019.
41. Хитров Д. А. Карта административно-территориального устройства Новоторжского уезда в середине XVIII в // Источники по истории русского средневековья. Т. 1. М.: Издательский центр ИРИ РАН, 2022. С. 293–309.
42. Хитров Д.А. «Новое разделение империи» на картах екатерининского времени // Екатеринина держава. Пространства власти в Российской империи эпохи Екатерины Великой. Историко-документальная выставка. 17 мая – 23 июля 2023 г., Выставочный зал федеральных архивов в г. Москве. М.: Кучково поле Музеон, 2023.
43. Хитров Д.А. О формировании границ наместничеств в ходе губернской реформы Екатерины II // Вестник МГУ. Серия 8. История (в печати)
44. Хитров Д.А. Реформа административного деления Екатерины II в Московском регионе // Cahiers du Monde Russe. Т. 62. 2021. № 1-2. С. 133–152;
45. Хитров Д.А. Электронные карты административно-территориального деления России накануне и после губернской реформы 1775 г.: о методике составления // Русь, Россия. Средневековье и Новое время. Вып. 3. М. 2013.
46. Isnard A. Joseph-Nicolas Delisle. Sa biographie et sa collection des cartes geographiques a la Bibliotheque nationale. Comite des travaux historiques et scientifiques // Bull. de la sect. de geographie. P., 1915. Vol. XXX;